По дороге Вера только
один раз нарушила молчание, спросив Володю:
- Ты давно знаешь этого
Андрея?
- Да, вместе выступали
на соревнованиях, он тогда представлял армию, но было это в другой жизни. Да и
в другой стране, это уж точно, - в Советском Союзе. Он вам интересен?
- Постольку поскольку у
него странная манера разговаривать, все слова на одной ноте, так, будто его
ничего не волнует...
- Раньше он был веселее,
открытее...
Вера утвердительно,
будто сто лет была знакома с этим человеком, качнула головой и снова
погрузилась в задумчивость. Далее понятливый Володя молчал.
Прогуливаясь вдоль
незаезженной колеи, Вера пыталась поймать причину тревоги, хотя прекрасно
понимала, что это из тех занятий, которые находятся в системе координат «черная
кошка в темной комнате» или «иголка в стоге сена». Точно знаешь, что иголка
есть, боишься уколоться, но где она? Вот и сена бы подстелить...
Все эти дни Вера не
пыталась проецировать Зарайского на Словцова и наоборот, но чем больше она
общалась со Словцовым, тем больше подходила к той черте, за которой женщина
невольно начинает сравнивать, в чем-то оправдывая свой интерес. И сейчас,
пытаясь отвлечься от саднящего чувства чего-то неотвратимого и неприятного, она
вспоминала Георгия. Да, по сравнению с мечтательным, ироничным, лишенным какой
бы то ни было прагматичности Словцовым, Георгий был, что называется, матерым
волком. Уж за ним точно как за каменной стеной. При этом по интеллекту ему и
близко не было равных в его окружении. Побратимы по бизнесу, выросшие из
малиновых пиджаков, только сейчас начали понимать, что в высшие эшелоны теперь
с бандитскими ухватками не пройдешь, и стали запасаться «солидностью», кое-что
почитывать и покупать дипломы. При этом Георгий не был лишен романтичности.
Вере нравилось, как он часто повторял, перефразируя Тертуллиана: «Я с Верой -
значит, существую, и это не абсурд». А интеллект Павла был совсем другого рода,
он был мало применим на том поле, где нужно было зарыть пять сольдо и ждать,
когда вырастет дерево с золотыми монетами.
Вот, вчера вечером,
навещая его в больнице, она что-то говорила ему о вечернем Ханты-Мансийске, а
он смотрел в окно и вдруг стал читать в полный голос стихотворение Тютчева
«Одиночество»:
«..Луна медлительно с
полуночи восходит
На колеснице облаков,
И с колокольни одинокой
Разнесся благовест
протяжный и глухой;
Прохожий слушает, - и
колокол далекий
С последним шумом дня
сливает голос свой.»
