— Понимаю. Он совершенно прав. Нельзя давить на молодежь — это приводит к серьезным конфликтам… что очень печально.
Я вспомнил, что мне рассказывал кузен Дюрбан о постоянных ссорах между отцом и сыном. Как он произнес это «очень печально»!
— Думаю, — продолжал старик, — ваше пребывание в Бюжее подходит к концу.
— Я не знаю…
— Расследование мэтра Робьона, как сообщил мне Рауль, практически закончено. Возможно, я должен был повидаться с ним… Но зачем ворошить прошлое?
Он на минуту умолк. Я перевел дыхание. Что ему от меня нужно?
— Можете ли вы уделить мне несколько минут? Я хотел бы показать вам мастерскую.
Он встал и направился в глубь комнаты.
— Следуйте за мной, Франсуа.
Ты понял? «Франсуа» — и все! Так просто, по-дружески — с мальчишкой, которого он видит впервые в жизни! Невероятно! Но вполне в духе этого одинокого старика, пренебрегающего общепринятыми правилами приличия.
— Осторожнее, здесь ступеньки…
Впереди была крутая, плохо освещенная лестница со множеством поворотов.
— Я пойду впереди… Вот мы и на месте.
Это была не мастерская, а скорее склад всяческого хлама. Полки были завалены коробками и пузырьками; имелась здесь и небольшая керамическая печь, но все это было в полнейшем беспорядке. Столярные инструменты валялись рядом с кисточками, электросверло рядом с… нет, всего не перечислишь. И, разумеется, здесь же были гвозди, мотки бечевки, большая лупа, тонкие, как у часового мастера, пинцеты, а в одном углу даже стояли напольные весы с маятником в виде солнца.
— Извините, — сказал старик, — здесь ужасный беспорядок. Но все равно — это мой любимый уголок.
Он снял с одного из стульев забрызганную краской рубашку.
— Прошу вас, садитесь. Сюда еще никто никогда не заходил. Вы, наверное, спрашиваете себя, почему я пригласил вас? Так вот, я хочу сделать вам подарок.
Он ногой пододвинул к себе табуретку и уселся на нее прямо напротив меня.
— Мой отец был серьезно ранен под Верденом. Затем он вернулся в Бюжей. Вы видели внизу его портрет…
— Картина замечательная! — признался я.
— Спасибо. Это я ее написал… по памяти, уже после его смерти. Я сделал его полковником; ему бы это доставило удовольствие. Нет ничего важнее, дорогой Франсуа, чем доставлять радость нашим дорогим умершим… Он обожал командовать, поэтому я начал делать оловянных солдатиков. Они все под его началом.
(Ты, наверное, считаешь, что я привираю? Ничуть! Клянусь, в этот момент он был не просто серьезен — он говорил от всего сердца. Послушай, что было дальше.)
