Над трупами милых своих сыновей
Стояла в слезах Ниобея.
Лицо у ней мрамора было белей,
И губы шептали, бледнея:
"Насыться, Латона, печалью моей,
Умеешь ты мстить за обиду!
Не ты ли прислала мне гневных детей:
И Феба, и дочь Артемиду?
Их семеро было вчера у меня,
Могучих сынов Амфиона,
Сегодня… О, лучше б не видеть мне дня…
Насыться, насыться, Латона!
Мой первенец милый, Йемен молодой,
На бурном коне проносился
И вдруг, пораженный незримой стрелой,
С коня бездыханен свалился.
То видя, исполнился страхом Сипил,
И в бегстве искал он спасенья,
Но бог беспощадный его поразил,
Бегущего с поля мученья.
И третий мой сын, незабвенный Тантал,
Могучему деду подобный
Не именем только, но силой, — он пал,
Стрелою настигнутый злобной.
С ним вместе погиб дорогой мой Файдим,
Напрасно ища меня взором;
Как дубы высокие, пали за ним
И Дамасихтон с Алфенором.
Один оставался лишь Илионей,
Прекрасный, любимый, счастливый,
Как бог, красотою волшебной своей
Пленявший родимые Фивы.
Как сильно хотелося отроку жить,
Как, полон неведомой муки,
Он начал богов о пощаде молить,
Он поднял бессильные руки…
Мольба его так непритворна была,
Что сжалился бог лучезарный…
Но поздно! Летит роковая стрела,
Стрелы не воротишь коварной,
И тихая смерть, словно сон среди дня,
Закрыла прелестные очи…
Их семеро было вчера у меня…
О, длиться б всегда этой ночи!
Как жадно, Латона, ждала ты зари,
