Изредка Молодцов бросал взоры направо и налево, и ничего веселящего глаз не попадалось ему. Толпы людей двигались навстречу и обгоняли его. Время перевалило за обед. Обедня давно отошла, открылись казенки и выпускали из своих перегородок бесчисленное количество светлых пузырьков с одуряющей жидкостью, действие которой сказывалось уже на многих встречающихся Молодцову, и Молодцова мутило от одного вида этих отравленных людей с отуманенными глазами, с потными лицами, неестественно жестикулирующих. Он хорошо знал, что за чувство вызывает в этих отдыхающих в такие дни, после беспрерывной недельной работы, тружениках, и это представление только увеличивало его душевный гнет.
Встречались люди трезвые, франтоватые, с сияющими взорами, и Молодцова поражала безграничная пошлость, чванство. И тут Молодцову чувствовалось не меньшее отдаление от настоящей человеческой жизни, чем у встречных первой категории, -- то же тупое довольство и то же отдаление от всяких духовных запросов и порывов. Он с желчью глядел на них, стискивал зубы, снова напирал кулаками на дно карманов и почему-то шел, уже ускоряя шаги.
Наконец такое состояние Молодцову показалось невыносимо, и он, чтобы избавиться от него, решил хоть выпивкой разогнать его. Он не пил давно ничего, принявши решение ничего не пить. И при мысли о выпивке с минуту в нем шло колебание; потом колебание исчезло, он решил, что лучше выпить, и завернул в первый же попавшийся трактир.
Трактир был полон народа. Каждый стол был усажен группами мастеровых, ремесленников, гуляющей прислуги. Перед большинством стояла красноголовая посуда всевозможных размеров, закуска, булки, чай. Шел говор, как на базаре, слышался животный смех, часто пересыпаемый крепкими словечками; хотя окна были открыты, но воздух был напитан винными парами, человеческим потом, едким табачным дымом и одуряющим чадом готовящейся еды. Половые, красные, возбужденные, летали, гремя посудой, расталкивая толкущихся в проходах гостей, кричали: "Пазвольте, абажгу!" У стены одного зала наяривала Преображенский марш заведенная машина, за буфетом стояло несколько человек, отпуская чай, водку, закуску и получая деньги. При чем водку отпускал солидный внушительный господин, солидно выстриженный, в чесучовой паре и золотом пенсне, мало похожий на трактирщика, а скорее напоминающий собой владельца какого-нибудь крупного коммерческого предприятия, а деньги получала чрезвычайно симпатичная и красивая барышня лет шестнадцати, в модной прическе и великолепном платье.
