Прощайте, мама и папа | страница 10

Мы с Шуджей остановились около «Макдоналдса». Сели напротив друг друга и стали есть бигмаки с жареной картошкой. Жир — враг меланхолии. Я был готов прибавить несколько лишних фунтов в ближайшие дни, для подтверждения правильности своих слов. Твоя мать умерла. Поэтому ешь что хочешь.

— Что случилось с вашей матерью? — спросил Шуджа, прожевав кусок мяса.

— Она умирает, — ответил я.

Так и ответил. Во второй раз я не сумел удержаться от этих слов. Он кивнул, после чего, с сочувствием глядя на меня, склонил голову набок и откусил еще один кусок бигмака. Я был смущен.

— Мне очень нравится в «Макдоналдсе», — сказал я, желая сменить тему.

— О да. — Шуджа повеселел. — «Макдоналдс» — это здорово.

Восемь часов спустя, то есть в девять с небольшим, мы въехали в Стэмфорд. Меня ждал Дэнни, мой лучший друг с тринадцати лет. Со временем он сделался даже чем-то вроде второго сына для моего отца. От него я узнал, что папа отправился в спальню. У отца были проблемы со здоровьем (эмфизема, диабет, апноэ), так что обычно он удалялся к себе сразу после ужина, то есть примерно четверть девятого, поднимаясь наверх на новенькой рельсовой подушке. Потом, как правило, принимал первую из своих бесчисленных снотворных таблеток (в следующем году папино самолечение станет едва ли не главной темой наших разговоров). А в тот вечер, прежде чем подняться к себе, он несколько раз повторил Дэнни: «Зачем Кристоферу ехать в больницу? Она же в коме и не узнает, что он рядом». И Дэнни — добрый, терпеливый, благородный Дэнни — говорил: «Билл, он хочет попрощаться с матерью».

Дэнни отвез меня в больницу. Он сказал, что, хотя папа и объявил, будто больше не поедет туда, он ездил, причем дважды, и каждый раз сам сидел за рулем. Услышав это, я мигнул, так как сам дал твердое указание Дэнни и всем остальным ни при каких обстоятельствах не пускать папу за руль. Движущийся транспорт в его распоряжении становился потенциальным оружием массового поражения и гораздо более устрашающим, чем что-либо, имеющееся в арсенале Саддама Хусейна или Ким Чен Ира. Однако он все же поехал в больницу, и я, как ни странно, был этому рад; еще я был рад тому, что не присутствовал при его прощании с мамой. Я отвлек бы его от его горя. Наверное, это жестоко, но я говорю правду: настоящее горе лучше переживать без свидетелей.

Дэнни оставил меня у двери отделения интенсивной терапии. Медицинская сестра нажала на кнопку. Я вошел. Шикарная, потрясающая миссис Бакли лежала на кровати, сморщенная, с открытыми, но невидящими глазами, с торчащей изо рта трубкой, производя ритмичный шум, когда воздух выходил из ее легких. Я заплакал. Сестра оставила нас одних.