Главное - выдержка | страница 14
Пауза... Резкий оклик... Два сильных удара в гулкую бочку... Крик, протяжный, испуганный, почти стон... Грохот железных листов под ногами. И снова долгая пауза.
- В машине!
На этот раз трубка ответила голосом нашего моториста.
- Ушли, - объявил Косицын.
- Кто?
- Все ушли... сволочи...
Мы кинулись вниз, в темноту, по горячим трапам, освещенным сбоку "летучей мышью".
Внизу было тихо. Из темноты тянуло кислым пороховым дымком.
- Я здесь, - объявил Косицын.
Сидя на корточках около трапа, он стягивал зубами узел на левой руке. Возле него на полу лежал наган.
- Ушли, - сказал он, морщась, - через бункер ушли.
Дверь в кочегарку была открыта. Четыре топки, оставленные японскими кочегарами, еще гудели, бросая отблески на большие вертикальные шатуны, уходившие далеко в темноту.
Зимин, голый по пояс, бегал от одной топки к другой, подламывая ломом раскаленную корку.
На куче угля лежал мертвый японец в короткой синей куртке с хозяйским клеймом на спине. Минут пять назад он спустился на веревке по вентиляционной трубе и напал на Косицына сбоку в то время, как тот пытался уговорить кочегаров.
Удар ломиком пришелся в левую руку: от кисти к локтю тянулась рваная, еще мокрая рана...
- Что я мог сделать? - спросил Косицын, точно оправдываясь.
- Правильно, правильно, - сказал боцман, хотя было видно, что и он смущен неожиданным оборотом.
Я закрыл мертвого брезентом, а Гуторов перевязал Косицыну руку.
Пройти по палубе на нос или корму, где находились четверо краснофлотцев, уже было нельзя. Наши посты превратились в островки, отрезанные от срединной части корабля.
Стало светать. Кучки ловцов слились в одну глухую шумящую толпу; она беспокойно ворочалась, сжатая мостиком и высокой надстройкой на баке.
Ловцы, вылезающие из трюмов, напирали на стоящих впереди, некоторые вскакивали даже на плечи соседей, а все вместе, подогреваемые крикунами, вели себя все более и более угрожающе.
Кто-то застучал по палубе деревянными гета - толпа поддержала обструкцию грохотом, от которого загудела железная коробка парохода.
Смутное чувство большой, неотдалимой опасности охватило меня. Так бывает, когда вдруг темнеет вода и зябкая дрожь - предвестница шквала пробегает по морю.
Я взглянул на товарищей. Боцман упрямо разглядывал берег, мрачноватый Широких - компас, Костя - пряжку на поясе.
Все они делали вид, что не замечают толпы.
- Что же теперь будет? - спросил Костя тревожно. - Ведь это очень серьезно... Надо как-то их успокоить... сказать... Смотрите - ножи... Это бунт.