— Правда?
— Угу. Ваш отец и моя мачеха завидуют нашей юности и народной любви к нам.
Другой рукой он откинул волосы с ее лба.
— Пожалуй…
— Мы одинаково серьезно относимся к нашему долгу перед нашим народом.
— Э… Угу… Вроде как. — Он слегка придвинул ее к себе, и она еще теснее прижалась к нему всем телом. Он наклонил голову к ее лицу, и теперь его губы от ее губ отделяли какие-то дюймы.
Энн блаженно закрыла глаза, ее мысли куда-то уплыли, и, не думая, она продолжала шептать:
— И ваша и моя мать умерли родами.
Принц напрягся.
— Ну и что?
— Когда я была маленькой, я все время думала о ней. А вы думаете о вашей матери?
— Э… не в такие минуты.
— Так странно — расти без матери, зная при этом, что она умерла, чтобы дать жизнь тебе.
— Одну минуту!
— В определенном смысле мы повинны в их смерти, почти так, будто мы их убили.
Артериальное давление Шарма рывком вернулось с небес на землю.
— Э-эй… — Такая мысль могла охладить даже семнадцатилетнего юношу в приапическом раже.
— Не то чтобы я ощущала какую-либо вину. А вы, когда росли, вы думали о чем-либо подобном?
— Нет! — Принц выпрямился и уронил голову Энн на подушку. — Нет, я никогда о подобных вещах не думал. И в эту минуту у меня нет особого желания размышлять о них. Эх, умеете вы убить романтическое настроение!
— Романтическое настроение? — Энн словно бы только сейчас поняла, где находится, и соскочила с кровати. — Простите. Я не хотела… вы же не думаете, будто я… Мне пора! — Она распахнула дверь. — Ну, увидимся утром. — Она протянула ему руку для пожатия.
Принц словно не заметил ее руки.
— На улице холодно?
— Э… кажется, немного знобко.
— Отлично! — вздохнул Шарм. — Пойду погуляю.
Стук его сапог разбудил весь этаж, и Энн лишь с большим трудом удалось вернуться в свою постель, оставшись незамеченной.
* * *
Когда они выехали из деревни, солнце еще не выпило утренние туманы, однако на этот раз Шарм и Венделл не стали мешкать и развлекаться, даже когда деревня скрылась из вида. Венделлу удалось поспать часа четыре — более чем достаточно, если в вас кипит энергия юности, и, бурля веселым возбуждением, он то и дело далеко обгонял остальных, исследовал боковые тропы и мчался назад галопом. Шарм испытывал внутреннее напряжение, которое возникает в предчувствии близкой опасности. Хотя внешне он сохранял полное спокойствие, ему не терпелось поскорее взяться за дело. Мандельбаум трудился всю ночь, однако на его лице не было и тени утомления. Он крепко сидел в седле и с апломбом попыхивал трубкой.
