Слава Богу, было холодно, и неожиданное возбуждение начало спадать.
– Мне показалось, что ты должна передумать.
– Как видишь, нет. – Она улыбнулась уголками губ. – Вероятно, должна бы.
Она даже не попыталась оценить мудрость его предложения, а высказала свое:
– Может, ты войдешь? Не то простудишься.
Она отступила в сторону, жестом приглашая пройти внутрь. На какой-то миг ему показалось, что он захвачен кошмаром, когда хочется бежать, но понимаешь, что ноги налиты свинцом, и их не сдвинуть с места. Ноги казались неподъемными, чтобы преодолеть порог и очутиться внутри, куда так хотелось проникнуть.
И вдруг, как по волшебству, он оказался в комнате. Она затворила дверь за его спиной, словно замкнув его и себя в ожидании приговора судьбы или случая.
Комната со стенами нежно-оливкового и кремового цвета с золотом слабо освещалась огнем в камине. Книжные полки занимали все пространство, оставляя свободными только места для картин, изображавших ангелов. Эти создания отнюдь не были умиротворенными и ласковыми, но наоборот – полными мести и дикости. Мрачные ангелы Мойры Тиндейл с крыльями цвета от светлой слоновой кости до глубокого индиго. Некоторые находились в полете, другие застыли как изваяния. Один из них с искаженным от горя лицом пристально глядел ввысь, удерживая в объятиях умирающую женщину.
– Господи помилуй, – пробормотал Уинтроп, подходя поближе к огромному полотну в золоченой раме, – это поразительно. – Он рассматривал ангела. Это была Мойра, юная, полненькая, но она, вне всякого сомнения. Несмотря на то, что излишек веса придавал ей мягкости, она выглядела душераздирающе печальной.
– Женщина – моя тетя Эмили. – Голос Мойры возник у него за плечом. – Я была очень привязана к ней.
Тогда понятно, почему у ангела такое выражение лица. Он повернулся к оригиналу:
– Как это прекрасно! Ты художница?
Она тихо засмеялась, предлагая ему бокал из резного хрусталя. Он обратил внимание, что она старалась не смотреть на картину. Возможно, она испытывала неловкость от выражения такого неподдельного горя на ее портрете. А может, боялась, что он обнаружит ее уязвимость.
– Нет, конечно. Это работа моего покойного мужа. Он написал всех моих ангелов.
От того, как она сказала, от тоски и томления в ее голосе, зависть и ревность охватили Уинтропа. Покойный виконт был, несомненно, очень талантливым человеком.
Но более того, его вдова продолжала страдать по нему. Уинтроп завидовал не только таланту, но и этому чувству. Будет кто-нибудь говорить о нем с такой горечью потери, когда его не станет?
