С каким-то необъяснимым волнением он вновь влез в тельняшку, надел на себя черные флотские брюки, китель с золотыми нашивками на рукавах. И сразу же пожалел, что не побрился: что было допустимо человеку в штатском, вовсе не соответствовало командиру Военно-Морского Флота.
Потом они снова поехали все в той же «эмочке». Максим не мог понять, куда: спереди обзор уничтожали широченные плечи старшего лейтенанта, а боковые стекла были задернуты плотными шторками. Вот и видел он мельком то обезлюдевший дом, искалеченный бомбой или снарядами, то расщепленные до корней деревья какого-то парка или лесочка. Если быть честным, его мало интересовало то, что смог увидеть украдкой, он мысленно решал и не мог решить волнующие вопросы: куда и зачем везут его, лейтенанта Малых?
«Эмочка» остановилась почти на окраине целого городка добротно замаскированных землянок. На одну из них глазами и указал старший лейтенант. И Максим, ничем не выдав своего волнения, спустился по земляным ступенькам к ее двери, решительно постучал и вошел.
В землянке за столом, над которым слабым накалом горела электрическая лампочка, сидел армейский подполковник с абсолютно седой головой и глазами, в которых, похоже навечно, обосновалась большая человеческая грусть.
Сухо поздоровавшись и предложив сесть, подполковник начал без какой-либо подготовки:
— Я представляю разведывательный отдел армии. Что вы ответите, если мы заберем вас к себе?
Для Максима не было новостью то, что моряков зазывали на службу в самые различные роды войск; многие его товарищи по выпуску стали армейскими артиллеристами и теперь успешно командовали батареями и даже дивизионами, еще больше их служило в пехоте, а Саша Трегубов, если верить слухам, командовал даже кавалерийским эскадроном. Но чтобы кто-то из них стал работником разведывательного отдела армии…
А подполковник продолжал, словно не замечая некоторой растерянности Максима:
— У вас есть данные для того, чтобы со временем стать хорошим разведчиком: зрительная память и память вообще, наблюдательность, спокойствие, быстрая реакция на изменения в обстановке.
Предложение выглядело заманчиво, льстило самолюбию, но он сказал:
— Я — моряк…
— Переговоры с вашим командованием берем на себя, — не дал договорить подполковник, чуть свел брови, и Максим вдруг увидел, что глаза у него вовсе не грустные, а усталые, как и у всех, кого он, Максим, знал здесь, что они могут быть и строгими, требовательными.
