— Я действительно не знаю его, — проворчал Максим, в душе довольный, что его задержали почти в дверях, что он как бы не по своей вине чуть-чуть оттягивает тревожащую встречу.
— Вот и крушите их правдой-маткой! — даже обрадовался Одуванчик. — Если потребуется, любого из нас в свидетели вызывайте.
Коротенькая пауза и вовсе неожиданное:
— Того гада вчера убитым нашли. На дороге, что к его складу-берлоге вела.
— А ты откуда такие подробности знаешь?
— Земля слухами полнится, — дипломатично ответил Одуванчик и сразу заторопился, словно боясь, что лейтенант уйдет, недослушав его: — А на нас верной думы не держите, к этому делу мы не успели рук приложить…
— Да, с вами не заскучаешь, — усмехнулся Максим и решительно толкнул дверь плечом.
По дороге к штабу бригады хожено раза четыре, но еще никогда она не казалась ему такой короткой. Настолько короткой, что у входа в нужную землянку он для перекура даже намеревался присесть на пенек, чуть возвышавшийся над снегом. Но, вдруг поняв, что это самое обыкновенное желание затянуть время, мысленно выругался, излишне решительно постучал в дверь и, войдя в землянку, почти зло доложил:
— Лейтенант Малых прибыл по вашему приказанию!
В землянке за обеденным столом, перекочевавшим сюда из какой-то опустевшей квартиры, сидели только капитан Гавриков и незнакомый штатский. Случайно или нарочно так было сделано, но лицо человека в штатском еле высвечивалось расплывчатым беловатым пятном.
— Заходи, Малых, заходи, — вполне доброжелательно ответил капитан Гавриков, даже вышел из-за стола, даже руку протянул.
— Мáлых, товарищ капитан, Мáлых, — поправил его Максим, уже зная те фразы, какими они сейчас обязательно обменяются.
Действительно, не смутившись даже самую малость, капитан Гавриков проворчал:
— Не будем мелочиться из-за какого-то одного ударения.
— И вовсе это не мелочь, а существенная деталь: своим ударением вы совсем других родителей мне приписываете.
Эти фразы впервые были сказаны месяца три назад, когда они еще только знакомились.
Человек в штатском предложил певучим и неожиданно мягким голосом:
— Садитесь, лейтенант, вот сюда, — и выдвинул из-под стола табуретку, поставил ее рядом со своей.
Пока Максим снимал полушубок и усаживался, человек в штатском потянулся к керосиновой лампе, чуть чадившей на столе, подкрутил ее фитиль. Теперь лицо его не тонуло в темноте, теперь Максим отчетливо видел морщины, изрезавшие его лоб и щеки землистого оттенка, и необыкновенно светлые глаза. Настолько усталые, что, казалось, они вот-вот закроются сами собой, закроются помимо воли этого человека.
