А вот о том, как идут дела на фронтах, дядюшка Тоомас почти ничего не говорит. Дескать, он чужой брехни не повторяет.
Минуло с неделю, показалось дядюшке Тоомасу, что Максим освоился со своей ролью, — взял его с собой в поселок. В лавку за керосином зашли, мешок муки купили и вернулись домой. А на следующий день снова в поход по поселку, снова Максим вроде тени при дядюшке Тоомасе. Зато еще через несколько дней он и поселок уже хорошо знал, и людям до известной степени примелькался. Наконец настал день, когда Максим впервые один сходил в лавку за манной крупой.
Во время этих сравнительно кратковременных вылазок в поселок он вдруг пришел к выводу, что разведчику очень выгодно, когда люди считают его глухим: они не остерегаются его, при нем говорят то, что думают. А он немецкую речь понимает вполне прилично. Вот если бы еще и эстонский язык знал…
Сегодня Максим тоже один вышел из дома. Будто бы затем, чтобы посмотреть, не появилось ли чего нового в лавке. Шел безлюдной улицей поселка, радуясь и теплому солнцу, и тишине: вот уже вторые сутки не слышно и не видно местных фашистов. Приструнили их или они сами наконец-то угомонились?
Шел пустынной улицей мимо одноэтажных добротных бревенчатых домов, отгородившихся друг от друга и улицы плотными заборами высотой по грудь взрослого человека. И невольно пришло в голову, что такие заборы вроде свидетельствовали о самостоятельности, даже независимости твоего личного дома и уклада жизни, господствующего в нем, и в то же время кое-кому давали возможность, не мудрствуя лукаво, вести за тобой бесхитростное наблюдение.
А слева в промежутки между домами просматривался Финский залив — сейчас однотонно-серый, словно заскучавший от безрадостной жизни. И все равно глаза Максима тянулись к нему, не хотели расставаться с ним.
И вдруг… Максим и потом не мог уверенно ответить, что было раньше: звук выстрела или пуля, впившаяся в землю у его ног. Выстрел был неожидан и так противоречил всему мирно-обыденному, что обступало Максима сейчас, и он какое-то время лишь смотрел на то место, куда впилась пуля. Как завороженный смотрел.
Потом, словно пробиваясь сквозь плотную вату, забившую уши, к нему пришел чей-то хохот. Максим оторвал взгляд от дороги, осмотрелся. И на той стороне улицы увидел рыжего фельдфебеля — коменданта поселка; он все еще сжимал в руке пистолет.
И когда там появился рыжий пьяница? Не иначе, как только что вышел из дома, глотнув шнапса…
