— Так ведь Святая Русь,
населенная такими людьми, не есть, а была, — злорадно выдохнул тогда попу
этому, — и скоро ни одного не останется, кто уповает на Него, на этот ваш
Промысел!
Улыбнулся вдруг поп в
ответ на злорадный выдох, ух как улыбнулся! И очень тихо и спокойно ответил:
— Святая Русь всегда
есть, потому как всегда будут двое или трое во имя Его, которых вы
недостреляете, а значит, и Он среди них, пусть даже если это будет в одной
избе, вместо одной шестой части суши, — и так растянул-усилил свою «ух какую»
улыбку, что невозможно было в него не выстрелить.
И тут из-за угла этот...
с чудо-блеском яростных белогвардейских глаз и с наганом в руке. Никогда не
предполагал Зелиг Менделевич, что он умеет так быстро бегать. Артиллеристу
Ртищеву на фронте из своего нагана не довелось выстрелить ни разу. И тут первый
его выстрел прошелся мимо. Мимо уха Зелига Менделевича сантиметрах в двух. И
звук свиста ее и воздушной волны очень колоритно добавляют в барабанной перепонке
слова попа полкового. А «ух какая улыбка» мучает глаза. Даже закрытые.
Понял Ртищев, что не
догнать и не застрелить, остановился и вернулся назад. И еще недоходя до того
места, где оставил попа полкового, услыхал его громогласие, от которого шарахались
прохожие с красными бантами:
— Совокупились нынче,
сочетались черным браком жидовствующие и кадетствующие! Гул-ляй! Сам сатана и
венчатель, и шафер!
Подошел Ртищев:
— Уходить надо, батюшка,
они вернуться могут с подкреплением не таким хлипким. Городовых, вон, ловят,
убивают. Гляди-ка, в самое сердце ему пулей.
— Своим сердцем мое
заслонил. Да и тебя Господь Бог вовремя послал. Ко мне в храм поедем, при
монастыре он, я теперь туда определен. С сестричками вместе поисповедуешься, а
завтра, глядишь, и причастишься, коли Господь сподобит, а уж дальше... Что в
полку?
— Да тошно говорить,
батюшка. Нет больше никакого полка, солдатский комитет, мать его... постановил
самораспуститься. Комполка застрелили...
— Андрей Семеныча?!
— Его.
— Эх, Господи, помилуй! Царство
ему Небесное.
— Я едва ноги унес.
Поехали, батюшка, по дороге все расскажу.
Зелиг Менделевич,
действительно, вернулся с нехилым подкреплением — вместо обвешанных лентами
студентов с ним было теперь двое офицеров с Георгиями на груди, почти заслоненными
огромными красными бантами. Ртищев видел их уже издалека и рванулся было:
— Да я их сейчас...
Но был остановлен
батюшкой:
— Остынь. Не хватало
тебе перед исповедью георгиевских кавалеров пристрелить.
