- Эйтор предал меня. Из-за него я лишился в одну ночь всего, что имел, - мрачно произнес принц. - И подлец заплатит за это, клянусь памятью предков!
Тогда впервые Кайлус заглянул в глаза своему нежданному гостю и содрогнулся, ибо в этих глазах не было жизни. Лишь одного этого взгляда было довольно, чтобы понять - тот Эрвин, которого прежде знал молодой лорд, умер, исчез, растворившись в кошмаре той страшной ночи. А на смену ему вилось нечто, являвшее собой не менее, чем воплощенную ненависть.
Несмотря на то, что лорд был заметно старше принца, они часто вместе проводили время, развлекаясь охотой в окрестностях столицы, а порой наследник престола являлся в гости к самому Кайлусу. Они часами могли носиться верхом на горячих скакунах по полям и лесам, наслаждаясь скачкой, меткой пущенной стрелой или точным ударом копья, а потом до хрипоты спорить, чей выстрел или удар был точнее и сильнее.
В каждом слове, каждом жесте юного Эрвина сквозила такая жажда жизни, такая радость, что порой Кайлус просто завидовал своему приятелю, еще не успевшему пресытиться этим существованием. Но теперь все это исчезло, словно из принца вынули душу, заставив каким-то непостижимым образом двигаться его тело, мертвую оболочку из остывшей плоти.
- Мой батюшка безумен, и я даже не виню его, - глухо вымолвил принц. - Но Эйтор, он ответит за свою измену. Он задолжал мне, и я взыщу с него этот долг. Взыщу кровью!
Принц, со всем почтением доставленный в замок, лежал поверх белоснежного покрывала на широкой кровати под парчовым балдахином. А у изголовья его, точно заботливая сиделка, устроился сам хозяин замка, прогнав прочь всю прислугу, ибо понимал, что предстоящая беседа не должна коснуться чужих ушей.
- Ваше высочество, вам следует быть благоразумным, - попытался успокоить своего гостя Кайлус. - Вы сейчас слабы и можете не отдавать себе отчета в собственных словах и поступках, но все же стоит взять себя в руки.
- Не называй меня этим титулом, ибо отныне я больше не в праве наследовать трон Альфиона, - устало оборвал лорда Эрвин, невидящим взглядом уставивший в потолок, нависавший над ложем, точно свод пещеры. - Вот все, что у меня осталось от той жизни, единственное напоминание о том, кем я был рожден, - и он выпростал из-под одеяла руку, поднеся ее к лицу лорда. На среднем пальце тускло сверкнул массивный золотой перстень-печатка, на котором невероятно четко была выгравирована голова вепря, герб королевского рода, ставший с годами гербом всего Альфиона.
