— Твой отец очень расстроен, — сказала она.
Я почувствовал, что начинается ад для меня, хотя заговорила она обычным своим, в любых ситуациях невозмутимым голосом, словно только для того, чтобы исполнить ритуал. Как бы подыгрывая ей, потому что прекрасно знал ответ, я спросил:
— Почему же?
— Потому что ты бросил учебу.
— Этого я не говорил. Я лишь решил сменить карьеру. Спор ее как будто вдохновлял.
— Отец говорит, что это равнозначно.
— Он сам бросил учебу, чтобы играть на скрипке, — сказал я.
— Это не то же самое, — живо возразила она. — На скрипке он играл лишь на праздниках. Да, он бросил учебу, но только потому, что не на что было жить. И меньше чем за месяц он освоил телеграф, а тогда это была очень хорошая специальность, особенно в Аракатаке.
— Я зарабатываю на жизнь тем, что пишу в газеты, — сказал я.
— Это ты говоришь, чтобы меня успокоить, — сказала она. — Увидев в книжном магазине, я тебя не узнала.
— Я тоже вас не узнал, — сказал я.
— Но по другой причине, — вздохнула она. — Я подумала, что ты — нищий попрошайка.
Она посмотрела на мои стоптанные сандалии и добавила:
— Даже без носков.
— Так удобней, — заверил я. — Две рубашки и двое трусов: одни надеты, другие сохнут. Что еще нужно?
— Немного достоинства, — сказала она, но тут же сменила тон: — Я говорю тебе это, потому что мы тебя очень любим.
— Я знаю, — сказал я. — Но скажите мне одну вещь, только честно: на моем месте вы не поступили бы точно так же?
— Я бы так не поступила, — сказала она, — если бы это было наперекор моим родителям.
Вспомнив, с каким упорством она сломила сопротивление родителей, чтобы выйти замуж, я со смехом сказал:
— Посмотрите мне в глаза.
Но она избегала моего взгляда, потому что слишком хорошо знала, о чем я думаю.
— Я не выходила замуж, пока не получила благословения родителей, — сказала она. — Силой, да, но я его получила.
Она прервала спор не потому, что мои аргументы ее убедили, а потому, что захотела в туалет, но сомневалась в его санитарной безупречности. Я спросил у шкипера, нет ли уборной почище, но он ответил, что и сам пользуется общим нужником. И заключил, будто продекламировал Конрада:
— В море мы все равны.
Мать удалилась, а вышла — вопреки моим опасениям, — едва сдерживая смех.
— Представь себе, — сказала она, — что подумает твой отец, если я вернусь из нашей поездки с дурной болезнью.
После полуночи мы опаздывали на три часа: водоросли и лианы намотались на лопасти, судно воткнулось в мангровые заросли, и нескольким пассажирам пришлось вытаскивать его с берега джутовыми веревками от гамаков. Жара и комары стали невыносимы, но мать как бы обманывала их своими мгновенными и бесконечными снами, которые позволяли ей отдыхать, не прерывая разговора. Когда наше путешествие возобновилось, подул легкий бриз, и она окончательно проснулась.
