Спектакль начался с опозданием на одну минуту. После удара гонга зал потемнел, стал похожим на топ ку, полную гаснущих углей, зато актеры величественно засветились. Давали историко-символическую пьесу, и, честно говоря, понял я немного, тем более что большинство сцен разыгрывалось цветовыми пантомимами. Первый акт происходил в храме; группа молодых ардриток возлагала венки на статую Друмы и пела о своих возлюбленных.
Вдруг появился янтарный жрец, который прогнал всех девушек, кроме самой красивой, прозрачной, как родниковая вода. Жрец запер ее внутри статуи. Узница пением звала возлюбленного, который вбежал и погасил старца. В этот момент метеор сокрушил потолок, часть декораций и влюбленную героиню, но из суфлерской будки сразу же выдвинули резерв, так ловко, что те из зрителей, кто в этот момент кашлял или прикрыл глаза, вообще ничего не заметили. Действие развивалось, влюбленные решили создать семью. В конце акта жреца бросили в пропасть.
Когда занавес поднялся после антракта, я увидел изящный шар супругов и потомства, раскачивающийся под звуки музыки то в одну, то в другую сторону. Появился слуга, сообщивший, что неизвестный доброжелатель прислал супругам охапку сепулек. На сцену внесли большой ящик. Затаив дыхание следил я за тем, как его открывают. Когда поднимали крышку, что-то сильно ударило меня но макушке, и я потерял сознание. Очнулся я на том же самом месте. О сепульках на сцене уже не говорили, там среди трагически светящихся детей и родителей извивался погашенный жрец, изрытая ужаснейшие проклятия. Я схватился за голову — шишки не было.
— Что со мной случилось? — спросил я шепотом соседку.
— Простите? А, вас убил метеор, но вы ничего не потеряли, этот дуэт был ужасен. Правда, это безобразие: за вашим резервом пришлось посылать в Галакс, — зашептала в ответ любезная ардритка.
— За каким резервом? — спросил я, чувствуя, что у меня темнеет в глазах.
— За вашим, конечно…
— А я где?
— Как где? В театре. Вам нехорошо?
— Так я резерв?
— Ну да.
Мой сосед, оранжевый от гнева, начал звать служителей. Я как безумный выбежал из театра, на первом попавшемся эборете вернулся в отель и тщательно осмотрел себя в зеркало. Я немного приободрился, ибо выглядел совершенно так же, как раньше, но при более тщательной проверке сделал жуткое открытие. Рубаха на мне была надета наизнанку, а пуговицы застегнуты не на ту сторону — явное доказательство того, что одевавшие меня не имели ни малейшего понятия о земной одежде. В довершение всего из носка я вытряхнул остатки забытой в спешке упаковочной стружки. У меня перехватило дыхание; в этот момент зазвонил телефон.
