— Откуда у тебя это? — спросил Рафаэль.
— Отец подарил.
— Смотри, какое зеркало! — Рафаэль протянул вещицу другу.
Алонсо покрутил ее в руке. Держать ее было приятно. Неожиданно из нее выглянул мальчик! Настоящий живой мальчик: прямые волосы, тонкий, слегка удлиненный нос, миндалевидные глаза!
Это было так неожиданно, что Алонсо чуть не выронил зеркальце из рук. Ему никогда не доводилось раньше видеть зеркала, покрытые оловянной амальгамой. То, которым пользовалась его мать, было сделано из полированного стекла, и отражение в нем было очень мутным.
— Али, я тебя не понял, — Рафаэль, поправив сползшую подвязку чулка, решил вернуться к прежней теме. — Почему ты говоришь, что жизнь похожа на сон?
— Э-э… это просто такая игра. — Алонсо почему-то расхотелось посвящать друга в страшные тайны деда.
— Может быть, то, о чем говорится в нашей Книге: «Все суета сует и всяческая суета»?
— Может быть. Давай сыграем в мавров и вестготов. Я буду великим Тариком, а ты — графом Родриго.
— Ну вот опять! — запротестовал Рафаэль, тут же забыв о сходстве между явью и сновидением. — С какой стати всегда я должен быть тем, кто терпит поражение?
— Ладно, я буду Тариком, а ты и Дина — верными воинами ислама, и я скажу вам: «О люди! Куда бежать?!»
Алонсо вскочил на ноги, отдал зеркальце Дине и встал в горделивую позу, вскинув голову, что, как казалось, должно было соответствовать драматизму момента.
— Море за вами! Враг перед вами! — произносил он звонким голосом. — У вас нет ничего, кроме стойкости и терпения!
— «Ничего, кроме стойкости и терпения!» — нарочито пискляво передразнила Дина и бросилась наутек. Алонсо подался было за ней, но она уже вбежала в дом.
— С такими воинами ты не скоро завоюешь страну Аль-Андалус[1], — заметил Рафаэль.
Об этой фразе Алонсо размышлял по дороге домой. Идти было недолго: дом книготорговца Ибрагима Алькади находился на улице, примыкавшей к ограде рынка Алькайсерия.
— Все гордятся воинами и полководцами. И христиане, и мы, — рассуждал Алонсо, когда они с дедом вечером разбирали рукописи и печатные книги. — Даже евреи, хоть у них и нет своей страны. Они восемь дней празднуют в честь Маккавеев, которые когда-то разгромили греков.
Дед с любопытством поднял на Алонсо бесцветные глаза, ожидая продолжения.
— Но ведь все эти воины сражались и убивали врагов, — рассуждал внук. — Именно за это их и считают героями. Почему же ты учишь меня никого не убивать? А если, когда я вырасту, христиане нападут на Гранаду? Как же я смогу воевать в славном войске эмира, если буду стараться никого не убить? Разве это возможно?
