— Вы уверены?
«Это просто кошмар какой–то», — думал Камерон. Как смеют полицейские подозревать в подобном его родителей! Наверное, быть полицейским — мерзкое занятие. Приходится сталкиваться с людьми в худшие моменты их жизни и никогда не видеть их хорошую сторону.
— Вполне уверена, — ответила Лили. — Я знаю Кристел с тех пор, когда ей было тринадцать, а мне восемь. Мы с ней как сестры, может, даже ближе. Я крестная ее детей и могу сказать, что она очень воспитанный, любящий и благоразумный человек.
Камерон заметил скептицизм дяди. Шон, конечно, не закатил глаза, но тоже поерзал на стуле и глубоко вздохнул. Он делал вид, будто не испытывает никаких особых чувств, просто ждет, что произойдет дальше. Однако напряжение росло с каждой минутой. Шон уже жалел, что съел столько пиццы — сейчас она активно просилась назад.
Полицейские все так же пристально смотрели на Лили, словно она скрывала что–то важное.
— Мисс Робинсон, давно ли вы знаете Дерека Холлоуэя?
— С тех пор как они обручились семнадцать лет назад. Я не была особенно близка с ним. А после развода общалась с Дереком только как учительница Чарли.
— И что вы думаете о нем?
«Ну давай, скажи им, — подумал Камерон. — Ты же его терпеть не могла».
— Он обожал своих детей, — проговорила Лили. — И я не верю, что он мог причинить зло Кристел.
— У вас есть соображения по поводу того, где они находятся сейчас?
— Нет, — ответила Лили. — Это совсем не похоже на Кристел — исчезнуть, бросив детей одних. — Лили замялась, и это не ускользнуло от Камерона.
Он не мог больше сдерживаться.
— Это уже не в первый раз, — вставил мальчик.
Все головы повернулись к нему. В тишине стал слышен плеск воды в посудомоечной машине. У Камерона покраснели уши.
— Такое уже было в прошлом месяце, когда ее рейс из Денвера задержался.
— Но она позвонила и предупредила, что опоздает, — произнесла Лили.
— Да, но только через четыре часа, а папа к тому времени уже уехал из города на турнир, — с негодованием отозвался Камерон. — Я сам кормил девочек ужином и укладывал спать. — Не в силах справиться с собой, он снова взглянул на часы, висевшие над плитой. Прошло уже гораздо больше четырех часов. Камерон размышлял, стоит ли говорить что–то еще. Он наблюдал жизнь родителей и знал то, чего больше не знал никто.
