Я не отвернулся от Вернона главным образом потому, чтобы избавиться от запаха, исходящего от бухгалтера, но разговор, который я собирался завести с лифтером, скончался у меня в горле, так и не начавшись. Две картинки, висевшие над стулом Вернона с незапамятных времен, — одна, на который -Иисус шел по водам Тивериадского озера, а его ученики взирали на него широко открытыми глазами, и вторая — снимок жены Верна в индейском костюме из опекой кожи, с прической, модной в начале века, — исчезли. Их заменила открытка, которая не должна была меня потрясти, особенно принимая во внимание возраст Вернона, но, несмотря на это, поразила, как рухнувшая гора кирпича..
Да, это была всего лишь открытка — простая открытка с силуэтом человека, ловящего рыбу на фоне заката. Но меня потрясли слова, напечатанные ниже каноэ, в котором он сидел: «СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ НА ПЕНСИИ»!
Сказать, что я испытал вдвое большее оцепенение, чем то, что ощутил, узнав, что Пиория может стать зрячим, — значит ничего не сказать. Воспоминания проносились в моем мозгу со скоростью, с какой тасует колоду карточный шулер на Миссисипи. Однажды Берн взломал дверь в офис, соседний с моим, чтобы вызвать «скорую помощь», когда эта чокнутая баба Агнес Стернвуд сначала вырвала из розетки провод моего телефона, а потом проглотила содержимое бутылки с жидкостью для очистки канализационных труб, как она клятвенно заверяла. Оказалось, однако, что эта жидкость всего лишь раствор нерафинированного сахара, а Берн взломал дверь в помещение, где принимались ставки на игру «по-крупному» на лошадиных скачках. Насколько я помню, парень, который снимал эту комнату и приклеил на двери надпись «Маккензи импорте», все еще получает свой ежегодный каталог рассылки товаров по почте «Сиэрс и Робак» в тюрьме Сан-Квентин. Был еще один случай с тем парнем — Берн шарахнул его по голове своим стулом за мгновение перед тем, как тот успел вспороть мне живот. Это, разумеется, снова было связано с делом Мейвис Уэлд. Не говоря уже о том, что однажды он привел ко мне свою внучку — дивную красавицу, — когда девушку использовали для выпуска порнографических фотографий.
Берн уходит на пенсию?
Это невозможно. Этого просто не может быть.
— Верной, — спросил я, — что это за шутка?
— Это не шутка, мистер Амни, — сказал он, останавливая лифт на третьем этаже. И тут же зашелся глубоким легочным кашлем, какого я никогда не слышал у него за все эти годы. Казалось, мраморные шары катились по каменной дорожке кегельбана. Он вынул изо рта окурок «Кэмела», и я с ужасом увидел, что у него розовый фильтр, но не от губной помады. Верной посмотрел на него с отвращением, сунул обратно в рот, отодвинул решетку и произнес:
