«Летучий голландец» российской интеллигенции | страница 29
Хорошо же было это прошлое!
Не так, конечно, думают те, которые еще вчера были в верхнем гнетущем пласте народа. «Прошлое» им кажется раем земным по сравнению с тем будущим, за которое народ сейчас распинает себя на кресте. Не свобода, не равенство нужны им, а возврат, если не к форме, то во всяком случае к существу старого. <…>
Неудивительно, что две столь противоположные психологии «низов» и «верхов» вызывают различное отношение к одним и тем же историческим явлениям. Народ, не зная истории, чутьем понимает, что решительная борьба за право не пройдет бесследно, что расширит она дорогу к свободе, несмотря на все ошибки, несмотря на все преступления новых насильников. <…>
Отсюда две несовместимые перспективы жизни, между которыми примирения быть не может. <…>[130]
Размышляя о причале…
Вопрос значимости высланных мыслителей для европейской философской традиции всегда звучит очень пафосно, но большинство исследователей ограничиваются восклицаниями и славословиями, ничего не предлагая в качестве доказательства. Я готова представить аргумент в защиту мнения М. А. Колерова, согласно которому большинство высланных из России мыслителей на Западе ничего принципиально нового не создали, будучи выброшены из культурного и социального контекста[131], и, добавлю, фактически не повлияли на развитие европейской мысли (речь идет именно о высланных, а не о всех вообще мыслителях-эмигрантах). И дело здесь не в количестве опубликованных работ Бердяева (около 500, по подсчетам М. Е. Главацкого) и языков, на которые переведены его книги (около 20)… Трудно отказать в знании европейской интеллектуальной традиции немецкому философу Х.—Г. Гадамеру, ровеснику ХХ века, для которого события 1922 г. совпали с периодом становления собственной научной позиции. На вопрос Вл. Малахова:
«как воспринимались в Германии русские мыслители, оказавшиеся после 22-го года в эмиграции? Состоялась ли встреча русской и немецкой философии? Имел ли место диалог между выходцами из России (Иван Ильин, Сергей Булгаков, Лев Шестов, Семен Франк и т. д.) и их немецкими коллегами?…»
Гадамер ответил:
«Об Ильине и Булгакове я ничего не слышал. Шестов — это имя знакомо, но только имя. Работ его я не читал… Отдельных замечательных людей было много. Дмитрий Хавронский[132], например. Но широкого круга они не собирали. Чижевский[133], пожалуй, был единственным, кому удалось такой круг образовать…» — «А Степун?» — «Это был актер по призванию. Поэтому у него даже кафедра по социологии была. Ему удалось убедить окружающих, что то, чем он занимается — социология…»