Эта хитрая способность беззвучно говорить с собой приобретается не столь быстро и не без усилий; необходимым условием ее освоения является то, что прежде мы должны научиться разумно говорить вслух и уметь понимать других людей, делающих это. Умение скрывать и удерживать мысли внутри себя — утонченное достижение. Вплоть до средних веков люди еще не учились читать, не прибегая к чтению вслух. Сходным образом ребенок должен учиться читать вслух до того, как он научится читать шепотом, и громко болтать до того, как он будет способен лепетать про себя. И тем не менее, многие теоретики полагают, что безмолвие, в котором большинство из нас приучилось думать, является определяющей принадлежностью мысли. Платон считал, что в момент мышления душа ведет разговор сама с собой. Однако безмолвие, хотя оно часто и удобно, не является здесь существенным, как, например, и ограничение аудитории одним слушающим.
Сочетание двух допущений, во-первых, того, что теоретическое рассуждение является важнейшей деятельностью сознания, и, во-вторых, что оно по своей сути есть приватная, безмолвная или внутренняя операция, остается одной из главных подпорок догмы о духе в машине. Людям свойственна тенденция отождествлять свое сознание с «местом», где они вынашивают тайные помыслы. Они даже склонны представлять, что есть какая-то тайна в том, каким образом мы публично выражаем свои мысли, вместо того чтобы осознать, что мы используем специальные ухищрения для удержания их при себе.
(3) «Знание как» и «знание что»
Когда человека описывают при помощи того или иного эпитета, обозначающего умственные способности, например «умный» или «глупый», «благоразумный» или «опрометчивый», то такая дескрипция приписывает ему не знание или неведение какой-то истины, а способность или неспособность проделать ряд действий определенного рода. Теоретики были столь поглощены задачей исследования природы, оснований и рекомендаций принятых ими теорий, что по большей части игнорировали вопрос о том, что значит для кого-то знать, как выполнять задание. Напротив, в повседневной жизни, впрочем, как и в особом деле обучения, мы гораздо чаще сталкиваемся со способностями и действиями людей, нежели с их когнитивным арсеналом и теми истинами, которые они узнают. В самом деле, даже когда мы сталкиваемся с выдающимися интеллектуальными способностями или недостатками людей, нас меньше интересует запас освоенных и хранимых ими истин, чем их возможность открывать эти истины, а также применять и развивать их после того, как они установлены. Часто мы замечаем, что человек не знает какого-то факта только потому, что следствием этого неведения оказываются глупые поступки, о которых ему приходится сожалеть.
