Иногда клиент из самых бедных замолкал буквально на полуслове, видя, что Вилас Ране исписал то количество страниц, на которое у клиента хватало денег. Если суть была уже изложена, Вилас заканчивал письмо. Но бывали случаи, когда клиент дрожащим от волнения голосом излагал нечто важное и вдруг давился словом, сообразив, что исчерпал свой лимит. Вилас тогда объявлял, что не в деньгах дело — заплатит, сколько сможет, — главное, чтобы клиент высказался, облегчил свою душу, а перо Виласа превратит его излияния в ясное послание, которое тот сможет отнести на почту и проводить в дальний путь к своей семье.
— Никогда из тебя не выйдет хорошего бизнесмена, — корил его Йезад. — Ты думаешь, «Бомбейский спорт» выдержал бы, если бы Капур бесплатно раздавал крикетные биты?
— Что делать, я же человек, — отвечал Вилас. — Жестоко это — оборвать письмо, потому что нет денег. Это как смерть: слова льются рекой, и вдруг — безмолвие, мысль не закончена, любовь не выражена, тревога не высказана. Как можно это допустить? Иногда клиенты приносят мне такие вот обрубленные письма из своих деревень. Я начинаю читать вслух. И вдруг на середине фразы — конец. Такая боль, что выдержать нельзя. Я так не могу.
Писцом Вилас Ране сделался по чистой случайности. В книжный магазин взяли нового уборщика и как — то утром, вытирая пыль с полок и книжных стопок, он сказал Виласу:
— Ну не странная ли штука жизнь, Ране-джи? Я целые дни провожу среди книг, трогаю руками, вдыхаю запах, они мне даже снятся иногда. А прочитать ни единого словечка не могу.
Это замечание произвело на Виласа впечатление куда более глубокое, чем периодические официальные стенания и банальные разглагольствования насчет неграмотности в стране.
— А ты хотел бы научиться читать? — спросил он уборщика, которого звали Суреш.
— Нет-нет, — засмущался Суреш, — мой ум не готов учиться таким трудным вещам. Нет, я только хотел бы попросить вас написать письмо для меня.
После закрытия магазина они вдвоем уселись на ступеньках. Вилас полагал, что напишет абзац или два. Но между обращением: «Дорогие папа-джи и мама-джи» и заключительным: «Послушный вашей воле сын» он исписал пять страниц.
Через три недели пришел ответ — первое в жизни письмо, полученное Сурешем. Затаив дыхание, он следил, как его благодетель берет с витрины разрезальный нож сандалового дерева и вскрывает конверт.
— Всего одна страничка, — печально заметил Суреш.
— Не огорчайся, — утешил его Вилас. — Письмо — как духи, не обязательно вылить на себя целый флакон, достаточно и капельки, чтобы получить удовольствие. Так и слова — достанет и немногих.
