— А что ты думаешь?! Понадобилась мне однажды его консультация. Положил я перед ним полпачки «Беломора», так он мне только наполовину рассказал. А дело было тонкое. Знаний этого люда — тогда маловато у меня имелось. Дорого мне жадность обошлась. Многое упустил…
С этими словами Бондарев развернул стул. Поставил стулья так, что все сидящие оказались лицом к портретам.
— Это зачем? — удивился Яровой.
— Неписаное правило. Перед портретами этими никто не врет.
— Дешевый трюк, — не выдержал следователь.
Бондарев побледнел. Но смолчал. Он положил на стол коробку папирос «Северная Пальмира». Молча сел.
Вскоре в красный уголок ввели старика. Тот окинул всех удивленным взглядом. Но заметил на столе курево и уверенно подошел к предназначенному для него стулу. Сел.
— Что нужно, Игорь Павлович? — обратился он к Бондареву.
— Помощь твоя.
— Это я уже понял.
— Скажи-ка, Гном, ты «сук» всех помнишь?
Старик скривился так, что его и без того морщинистое лицо стало походить на злую, маленькую фигу.
— Неужели они вас интересуют? Есть более достойные внимания люди.
— На этот раз меня интересуют «суки». В частности, вот этот, — положил перед Гномом фотографию Бондарев.
Бросив беглый взгляд, зэк презрительно поджал губы и сказал зло:
— Пришили! Так и надо.
— Почему «пришили»?
— Вижу, что мертвого снимали.
Яровой удивился, — фотограф старался придать трупу вид живого.
— Ты его знал? — спросил майор.
Гном подошел поближе к окну. Долго рассматривал фотокарточку.
— Лицо навроде знакомое. Но вот кто он? Припомнить не могу.
— Он из воров?
— Нет! Что вы, Игорь Павлович! Иль забыл? Воры «суку» близко к бараку не подпускали.
— Да, но может «мушка» ими сделана? — спросил Бондарев.
— Они одну «мушку» ставили. «Пером»[1] на жизни…
— А среди убийц он не мог оказаться? — подал голос майор.
— Те сучьего духу тем более не выносили.
— Тогда кто он? Где мог его видеть, покопай ся в памяти, Гном, — попросил Трофимыч.
— Может, водился с кем из моих кентов, Припомнить надо, — чесал затылок зэк. А потом, словно спохватившись, спросил: — А фотографии тулова имеются?
— Есть. Вот посмотри, — подал Бондарев конверт с фотографиями.
Гном, глянув, рассмеялся:
— Во, мой кент делал! Вишь, собачью жизнь выколол.
— Где?
— Да вот цепь. По русалке. До самых сисек. А дальше — не наша работа.
— А кто ему наколку делал?
— Помер он в прошлом году. До этого много лагерей сменил. Уж этот бы признал фрайера враз. Но наколку эту, цепь, он не в нашем лагере делал. А в каком — не знаю.
