Господин капитан, я был бы очень не прочь отправиться с вами.
— И я был бы не прочь, чтобы вы отправились с нами, — улыбнулся капитан: двух офицеров связывала давняя и крепкая дружба.
— Мой отъезд во Францию может пару месяцев подождать…
— Конечно, дорогой Вийет, так будет даже лучше: вы привезете туда самые новые сведения о будущем море.
— Да, господин капитан, и нам представляется возможность в последний раз увидеть алжирские шотты, прежде чем они исчезнут под водой!
— И останутся там, пока будет жива старая добрая Африка, то есть пока стоит наш подлунный мир…
— Вот именно, господин капитан! Итак, договорились: я отправляюсь с вами. Уверен, это будет просто приятная прогулка.
— Вы правы, дорогой Вийет, прогулка… С тех пор как мы избавили страну от этого негодяя Хаджара…
— Что всецело ваша заслуга, господин капитан!
— И ваша тоже, дорогой Вийет.
Нечего и говорить, что разговор между капитаном Ардиганом и лейтенантом Вийетом состоялся еще до того, как предводителю туарегов удалось бежать из габесской крепости. Но после его побега обстановка вновь осложнилась: Хаджар мог подстрекать туарегов к новым грабежам и убийствам и даже поднять мятеж среди племен, недовольных грядущим вторжением моря на их земли.
Итак, отряду надлежало обеспечить безопасность экспедиции на протяжении всего пути через шотты Сахары, и капитан Ардиган поклялся себе не дать маху. И было бы по меньшей мере удивительно, если бы старший сержант Николь не сопровождал его: он повсюду следовал за капитаном, как нитка за иголкой. Он, как мы знаем, участвовал и в том сражении, в котором был схвачен Хаджар. И вот, на сахарских дорогах судьба вновь могла столкнуть его и капитана с бандами туарегов.
Николю было тридцать пять лет, и всю свою службу он нес в одном и том же полку спаги. Нашивки старшего сержанта вполне удовлетворяли его, и он мечтал лишь об одном — удалиться на покой и жить на скромную пенсию, но при условии, что это случится как можно позже: мастер на все руки, выносливый и расторопный малый, Николь не мыслил себе жизни без воинской дисциплины. Он был бы не прочь, будь его воля, применить ее и к штатским как непреложный закон. Николь, подобно его капитану, считал, что человек рожден для того, чтобы служить в армии, и не представлял себе настоящего солдата без его естественного продолжения и дополнения — лошади.
«Старина Наддай и я — мы одно целое, — любил он повторять. — Я — его голова, он — мои ноги. Уж согласитесь, ноги коня для бега лучше приспособлены, чем у человека… К тому же у нас их только пара, а надо бы полдюжины!..»
