Филька нагнал Наташу у самой калитки и тронул её за плечо.
— Что? — сухо спросила она.
— Постой…
— Ну стою…
Голосом, себе незнакомым, бездушным и вялым, промямлил:
— Ты, это самое… говорила с батей?
Наташа молчала. Слышно было, как она сдерживает дыхание.
— Ну, о чем я просил тебя давеча…
— Больше ничего?
— Ничего.
— Нет, ты подумай — может, ещё что хотел сказать?
Филька молчал, наливаясь тяжестью, — страшная сила давила его к земле, ие давая шевельнуться. В небе погасли звезды, погасли огни в избах, погасла радость, теснившаяся в груди.
— Ну ладно, иди спать, — устало сказала Наташа. — Не могу ведь я. не могу…
И вдруг, схватив Филькину руку, зашептала страстно и горячо:
— Филечка, Филя! Ведь совестно самому, наверно, а? Совестно, скажи?
Лицо её исказилось от страдальческой гримасы, на глазах выступили слезы. Устыдившись, она оттолкнула его, проскочила во двор и хлопнула калиткой. И тут же, словно дожидался команды, бешено облаял его пес из-за ограды. Филька стоял, не слыша собачьего лая, пока Наташа не исчезла в избе, потом медленно побрел обратно.
Возле дома увидел отца. Герасим подавался вперед и снова пятился назад, не в силах одолеть нескольких шагов до дверей. Филька обхватил его, помог войти в избу и усадил на скамейку.
— Явились? — спросила мать, вставая с постели.
Герасим весело уставился на жену.
— С тебя причитается, — сказал он, сдвигая в сторону посуду па столе. — Уважили меня как инвалида войны, за родину здоровье положивши…
— Будет брехать.
Она недоверчиво покосилась на мужа.
— Завтра на правлении так и решат: послать Фильку, как сына, значит, военного героя, за родину здоровье положивши. И тогда придется с тебя за труды мои…
Филька разделся и полез на печку.
— Ладно, герой, — проворчала она, добрея, однако, голосом.
— Скупа ты, мать, ой скупа!..
— Будет те при сыне пакостить мать!
Он мотал головой и вдруг, словно бы только что увидев Фильку, заорал:
— А ты слазь с печки! Слазь, говорю, да поклонись отцу в ножки!
— Хватит тебе, батя, куражиться, — равнодушно сказал Филька. — Сладил дело, и ладно…
Разобиженный непочтением сына, Герасим примолк и стал стягивать сапоги. Он тужился, стервенея, и, наконец, совершенно обессиленный, миролюбиво попросил:
— Помогла бы, старая, что ли…
Мать стянула с него сапоги, раздела и, подталкивая, отвела в постель, откатила его к стенке и прилегла с краю.
На следующий день, вернувшись с фермы, Филька развел на загнетке огонь, разогрел столярного клею, приладил к книжке выпавшие странички и пошел в сельсоветскую библиотеку, где после занятий три раза в неделю книжки выдавала Наташа. В синем халате она сидела за столом и готовила уроки. Книжки выдавали две девочки из младших классов.
