Скосив глаза на часы, Филька взошел на крыльцо и присел на перила. Побалтывая сапогами, он терпеливо ждал, курил и звучно сплевывал на середину улицы.
— Ты чего это расплевался здесь? — Наташа вышла и насмешливо уставилась на него. — Другого места не нашел?
Филька щелчком отшвырнул недокуренную папиросу и неторопливо слез с перил.
— Мне книжку поменять нужно…
— Закрыто. Не видишь, что написано? А книжка-то где?
— Дома осталася, — ухмыльнулся Филька.
— «Осталася»! — передразнила она. — А сам три месяца держишь.
— Мне всего десять страничек дочитать…
— По складам читаешь, что ли?
Они сошли с крыльца и шли теперь, не таясь и не смущаясь друг друга, меся осеннюю грязь и не обращая на это внимания, и долго препирались насчет книжки, не сданной в библиотеку, благо можно ни о чем другом не говорить. А когда разговор выдохся и наступило неловкое молчание, Филька вспомнил про семечки, выгреб из кармана полную горсть и насильно сунул ей в белый передник, задержавшись пятерней в тесном кармашке.
— Не люблю я их, — сказала она, осторожно и как бы между прочим вытаскивая его руку из кармашка.
— Щелкай! — грубо сказал он, покраснев, и бросил себе в рот несколько семечек.
Теперь они шли, усердно лузгая семечки, и радостно молчали, потому что семечки вполне заменяют разговор. На всякий случай Наташа делала вид, что идут они не вместе, а как бы случайно сопутствуют. Однако приятно было знать, что Филька рядом, что дойдут они вон до того вяза и ещё дальше пойдут, и до самого её дома будут идти вместе. И оттого, что не хотелось так вот сразу прийти и расстаться, она поневоле замедляла шаги.
— Ты чего в клуб вчера не пришла? — спросил он.
— Некогда, вот и не ходила. Уроки за меня ты, что ли, сделаешь?
— А мне что! Могу и сделать…
— Ой, умру! За что же тебя вытурили?
— Сам ушел. Мать старая, батька хворый. Работать кому-то надо?
— Велика работа — из коровника навоз вывозить…
Филька сразу приотстал от нее, лицо его стало скучным.
Тоска прямо — едят его все кому не лень: мамаша, папаша, школьные учителя, а тут ещё и эта…
У самой калитки Наташиного двора он. однако, нагнал ее, ухватился за планку ограды, покраснел и не своим, чужим каким-то голосом сказал, не глядя ей в глаза:
— Ты вот что… ты бате своему скажи… того… пусть меня от колхоза пошлет учиться, а? Как ребят из Сосновки…
Наташа повернулась к нему и вскользь оглядела его ушастое, красивое мальчишеское лицо, с глазами, как у взрослого парня, сонными и нахальными.
