Для пущей убедительности пригрозив кулаком ушлому ефрейтору, он поднялся, расстелил свернутую в скатку шинель на свободной лавке и с удовольствием вытянулся на ней во весь рост. Некоторое время лежал, бездумно глядя в потолок, слушал приглушенное невнятное бормотание полуночников у печи, заглушаемое храпом и сопением спящих бойцов и вскоре отключился, словно провалился в глубокую пропасть.
Во сне к нему опять пришла Кристина, такая, какой он видел ее во время, их первой встречи. В легком, летнем платье она стояла под гнущимися под тяжестью крупных, зрелых плодов, ветками сливы, с улыбкой смотрела на него своими огромными серыми глазищами, и что-то говорила, словно журчал звонкий ручеек или звенели серебряные колокольчики. Слов он не слышал, но от звуков ее ласкового, нежного голоса, почему-то сладко щемило сердце. С этой девушкой Андрей был знаком всего один день, больше он никогда ее не видел, но почему-то именно ее милое лицо иногда вставало перед его мысленным взором. Тогда, летом сорок первого, пробиваясь к своим по захваченной врагом Украине, он не видел снов, в редкие минуты отдыха просто проваливаясь в тяжелое забытье. Только в Сталинградском госпитале он впервые за все время своего нахождения в прошлом вместо сплошного черного беспамятства он снова стал видеть сны. Иногда как черно-белое кино, наполненные стрельбой и взрывами, яростным мельтешением рукопашной схватки. А иногда цветные и яркие, лица родных и друзей, родной город, оставшиеся в недалеком прошлом, вернее сказать в далеком будущем, или вот как сейчас, когда к нему приходила самая красивая девушка на свете.
Наверное, со стороны было смешно смотреть на раскинувшегося, на серой солдатской шинели, блаженно улыбающегося во сне детину, в защитной, выцветшей и застиранной гимнастерке. Однако желающих посмеяться не нашлось. Счастливый сон Карасева не потревожили ни суета меняющихся часовых, ни отдаленный, ставший привычным за последние несколько дней гул отдаленной канонады.
Проснулся словно от резкого толчка. В хате все еще царила темнота и тишина, только с улицы были слышны приглушенные голоса. Андрей поднялся, натянул сапоги, подцепив за ремень, лежащий рядом ППШ, и позевывая, потащился к выходу.
Ночь только, только начинала уступать свои права нарождающемуся новому дню. На востоке над Доном уже алела узкая полоска зари. У крыльца рядом с часовым стоял Матафонов а мимо них, громыхая на ухабах, катились повозки и серыми тенями, белея в утренних сумерках бинтами поддерживая друг друга проходили группки бойцов.
