Не люблю на себя смотреть, наверное, от обиды, что столько во мне терпения. Другая уже давно могла бы в свет выйти, я же только в своих мыслях сижу. А жизнь проходит.
Негритянка, которая к нам приходит убираться, заболела. Стефанек говорит, может, дочку пана Славека пригласить. А я считаю, как-то глупо, что пани магистр с щеткой и тряпкой у нас по дому бегать будет. Ее можно на кофе пригласить, а не работу такую предлагать. Но он мне на это, что тогда пусть грязно будет, а если сама дотронусь, то надолго запомню. Тут же химичке позвонит. Он свое, а я свое. Нужно все-таки дом в порядок привести. Завязала платочек на голове и за пылесос. И так сразу внутри меня повеселело. Словно в нашей первой со Стефаном квартире убиралась. Хожу, что-то себе напеваю. Перерыв устроила, ноги на стул, сигарету в рот. Курю, и сердце бьется, как у молодой. Потом за зеркало взялась. И неожиданно лицо свое изменившееся заметила. Удивившись, платок сняла и вместо светлых волос седые по бокам увидела. Не блестящие, а тусклые и ломкие, как сено. Ну вот, и я к своим мужчинам приближаюсь.
Вижу, между молодыми что-то случилось. Стефанек еще меньше, чем всегда, разговаривает. Янка как только отвернется, уже рукой к глазам тянется — слезы вытирает. Я решила не вмешиваться, сама на себе испытала, как это бывает, когда третий между двумя встревает. Грустно стало в нашем доме, каждый своими дорожками ходит и, похоже, не скоро они пересекутся. Я по-тихому сигареты курю и жду, когда туча уплывет. Только для этого не ветер требуется, а целый ураган. Ну, вот он и начался.
Стефанек на машине на работу поехал. А Янка где-то около десяти спускается. Ставлю кофе перед ней и гренки, а она голову рядом с тарелкой положила и в плач. Я решила: скажет — выслушаю ее, не скажет — ничего спрашивать не буду. В конце концов поднимает голову и говорит: сначала меня не хотел, а теперь нашего ребенка. И я уже знала, что ждет меня разговор с сыном.
Сидим вдвоем за столом на кухне, смотрим друг на друга. И глаза у обоих нехорошие.
— Кто же ты такой? — спрашиваю.
— Маленький поляк, — отвечает со своей этой усмешкой.
— Сейчас не до шуток.
— А кто шутит. Ты, мамочка, сама меня учила: знак у тебя — орел белый. Правильно говорю?
Я только головой киваю.
— Ты, мама, понять не хочешь, что не гожусь я для всего этого. Такой человек не должен создавать семью. Для меня самое важное — работа. Жена — это большая ошибка. А уж ребенок…
— А если бы я так же думала?
