, которым не стал помехой их возраст, — мне осталось бы только набраться терпения. Когда сражаешься с врагом на расстоянии ружейного выстрела, это настолько усмиряет страсти, что я способен по речи человека угадать, воевал он или нет.
Дурно составленная фраза грозит куда худшими бедами. Дело в том, что она может оглушить и ввести в заблуждение добрую волю людей, в которой только и заключена наша надежда. Люди прекрасно знают, что мира нет без справедливости, — и они стремятся к добру, вглядываясь в его очертания, но обманываясь затемняющими его призраками. И если им покажется, что в чтимом ими слове «правосудие» скрывается опять-таки война, что право требует насилия, — тогда, даже не будучи ослеплены яростью, они снова возьмутся за оружие. Поэтому создатели призраков и ложных мнений страшнее всех. Войну развязывает человеческая мысль. И даже теперь, спустя столько времени, та убогая максима, давно исчезнувшая со стен, продолжает отбрасывать призрачную тень на многие умы. А те, кто в нее не верит, боятся ее — значит, тоже верят.
Представьте себе эскадрилью на летном поле. Грузные летающие насекомые неподвижно раскинули крылья или ползают по земле; полотняные стены палаток хлопают на ветру, точно корабельные паруса. Чумазый механик тащит куда-то инструменты и канистры с маслом. А вот и люди-птицы, чисто умытые, щеголеватые, с тросточкой в руке; они просты, приветливы, дружелюбны, как люди, которые в ответе лишь за свои собственные поступки. И наконец, командир, в более темной одежде, с холодным и жестким лицом — он тут единственный военный человек. Не сразу ясно, отчего этот суровый и угрюмый деспот так выделяется среди юных лиц, на которых столь отчетливо читаются дружба, чувство чести, природная отвага и тяга к приключениям. Если бы вождь иногда улыбался, какой вольной и благородной была бы эта война — словно перед нами лагерь рыцарей из поэм Тассо или Ариосто. Но он не улыбается; быть может, ему просто мешает возраст или больной желудок.
А может быть, и кое-что другое. Главнокомандующий, тот, кто завтра двинет вперед целую армию пехотинцев, пушек, самолетов, обеспокоен новыми укреплениями, которые спешно сооружает противник. Авиационная разведка должна их сфотографировать. Любой ценой. И это не пустые слова — известно, что в небе вражеские истребители. Но главнокомандующего не заботят средства для достижения цели: его дело — приказывать и карать. Его приказ следует по команде — и превращается в достойную спартанца речь, произнесенную под рев двух запущенных моторов: «Необходимо, чтобы самолет-разведчик вернулся со снимками. Ваша задача, господа истребители прикрытия, сделать так, чтобы он вернулся. Если он не вернется, вам тоже возвращаться незачем». Такие слова трудно выдумать; но я верю в правдивость этого рассказа еще и потому, что мне видится в нем дух войны, каким я ощущаю его повсюду, — в основе его непреложная необходимость. Требуется совершить невозможное, и для этого не хватит никакой смелости и твердости духа — нужно еще принуждение, безжалостное, глухое к возражениям, постоянно нависающее над головой. С точки зрения командира, все прошло наилучшим образом, насколько позволяла трудная обстановка: самолет-разведчик вернулся, оба истребителя пропали без вести.
