5. Ворота нормандской фермы. Женщина поджидает почтальона. Тот является, подает конверт, женщина его распечатывает. Раскрывается объявление, подымается кверху, тихо летит, как чудесная птица, и вот в небесах, на красивом круглом облаке, появляется надпись цвета заходящего солнца: Доногоо-Тонка.
6. Рынок в вандейском городке. Крестьяне, скот, домашняя птица. Дерево с огромным стволом, к которому человек приклеивает афишу. Афиша воспроизводит крупными буквами первую страницу объявления. Собирается народ. Рыночное движение замедляется, нарушается. Толпа становится огромной, давящей. В нее замешивается рогатый скот, свиньи, птицы; и все это зачаровано.
Свет понемногу тухнет. Все кругом тает и упрощается. Дерево незаметно обнажается, превращается в ствол, в трепещущую колонну, и можно подумать, что где-то в пустынной степи огненный столп движется впереди громадной толпы крестьян, рогатого скота, свиней и домашней птицы.
7. Небольшой театр в южном городе. Падает занавес, отороченный местными рекламами. Но посередине воспроизведена первая страница объявления между видами «Главной Улицы» и «Золотых приисков».
Сперва люди рассеяны, души разрознены. Понемногу Доногоо-Тонка водворяется во взглядах, подчиняет их, приковывает. И вот все головы обращены к надписи.
Потом туловища наклоняются, вытягиваются, выступают из лож и галерей. Кажется, будто это сотни все растущих сточных желобов с человеческими лицами. Потом что-то делается с самым остовом театра. Расстояние между ярусами и занавесом несомненно уменьшается. Выгиб галерей стягивается, оседает; словно кто-то налег на театр и медленно давит его коленом.
8. Только что показанные одна за другою сцены теперь появляются рядом и так гонятся друг за другом несколько секунд, все быстрее и быстрее.
_________________________
Правление Общества Доногоо-Тонка
_________________________
Фасад дома на больших бульварах.
Вестибюль. Красный грум; на фуражке у него золотыми буквами — Доногоо-Тонка. Лифт.
Второй этаж. Величественная двустворчатая дверь. Зал с окошечками, столами, скамьями, публикой. Просторный директорский кабинет. В кожаном кресле Ламандэн, одетый как Эдуард VII, курит сигару в семь франков семьдесят пять сантимов.
Он выслушивает просителя, расточающего речи. Время от времени он отвечает короткой фразой, которую тот встречает угодливой улыбкой, тут же прицепляя какое-нибудь новое рассуждение.
Ламандэну кажется, что он исполняет свои директорские обязанности и с вежливым вниманием слушает то, что ему говорят. Правда, внешне он учтив, и оболочка его мысли до известной степени соприкасается с мыслью собеседника. Но в нем самом почти все, бессознательное для него же, представляет темную путаницу. Ряд видений, еле уловимых, кружится там или проносится, потом исчезает. Мы это чувствуем, потому что на экране, вокруг его головы, можно различить круговорот образов, среди которых мы узнаем:
