Здравствуй, Снежеть! | страница 23



Абгарян, стараясь подняться на локти, тревожно посматривал на товарищей.

— Обходят?

— Обходят, — сплюнул Соломаха.

— Тогда вот что, — с трудом сказал Абгарян. — Возьмите мой партбилет и документы, — он расстегнул карман гимнастерки, — и вниз, пока отход не отрезали. — Абгарян перезарядил автомат. — Я их придержу…

Соломаха зажал локтем свой автомат и тоже полез в карман. Он расстегнул средние пуговицы на гимнастерке, вынул английскую булавку, а затем достал маленький потертый бумажник.

— Хай тоди Кондрашева и мий партквыток бэрэ.

— Да что вы! — возмутилась Сашенька. — Я никуда не уйду!

— Брось, понимаешь, дурить! — напустился на нее Абгарян. — Хочешь, чтобы всех накрыли?

Абгарян с опаской выглянул из оврага. Преследователей не было видно. Черный дым от горевшей автомашины уже не клубился, а, наплывая ровным слоем, смешивался с остатками тумана и висел в гуще леса плотной сплошной завесой. Под таким прикрытием можно запросто проскочить под самым носом у фашистов, а можно с таким же успехом напороться на засаду. Сможет ли Кондрашева незаметно пробраться сквозь цепь вражеских солдат, прочесывающих лес? Хоть она и привычная к пулям, и в госпиталях уже лежала, а ведь, в сущности, ребенок. Вдруг живьем схватят?

— Абгарян! — вывел его из задумчивости голос санинструктора. — Слышишь, Алексей? Вот вы оба партийные. Могли бы вы меня принять тоже?

— Как это? — не понял Абгарян. Он всматривался в лицо девчушки, в ее смышленые, настороженные карие глаза.

Соломаха перестал возиться с автоматами и тоже удивленно уставился на девочку.

— Щоб тэбэ прыйняты у партию? — переспросил он.

Сашенька кивнула.

В это время за их спинами в долине глухо загремели взрывы. Все трое умолкли, прислушались. Абгарян, сузив глаза, раздумывал. Там опять начался бой, значит, Сподобцеву не до них. А если фашисты окружат их, раненых? Хватит ли у Кондрашевой сил для последнего боя?

— Принять, понимаешь, не имеем права, — Абгарян глянул на Соломаху. — А рекомендацию я дам…

Он медленно вынул из кармана свою записную — книжку с заложенным во внутрь огрызком чернильного карандаша и так же осторожно протянул его Сашеньке: резкие движения причиняли Алексею мучительную боль.

— Пиши заявление, — сказал он просто.

— Скильки ж тоби рокив? — поинтересовался Соломаха.

Санинструктор оторвалась от письма.

— Тильки не брехаты, — предупредил Соломаха. — Перша заповидь партийця — завжды говорыты правду.

Сашенька проглотила ком, давивший горло, прохрипела, волнуясь: