Когда мы втроем, немного запыхавшиеся, поднимаемся на вершину холма, справа от нас, словно гигантская карта, разворачивается залив — искрящийся, мерцающий мир синего и зеленого цветов. У Ханы немного отвисает челюсть. Вид действительно прекрасный, и ничто не мешает им наслаждаться. В небе плывут белые пушистые облачка, мне они почему-то напоминают пуховые подушки, над водой чайки неторопливо нарезают круги, птицы собираются в стаи и растворяются в небе.
Хана проходит на несколько футов вперед.
— Как чудесно. Просто восхитительно. Сколько здесь живу, никак не могу привыкнуть. — Она оборачивается и смотрит на меня. — Я думаю, это мое самое любимое время — день, солнце яркое и океан, как на фотографии. Согласна, Лина?
Ветер на вершине холма дарит радость и прохладу, я наслаждаюсь видом залива и солнцем и расслабляюсь настолько, что почти забываю о том, что всего в нескольких футах у нас за спиной стоит Алекс. С тех пор как мы поднялись на холм, он не сказал ни слова.
Поэтому я чуть из себя не выпрыгиваю, когда он подходит и говорит мне на ухо слово, одно-единственное:
— Серый.
— Что?
Я резко поворачиваюсь вокруг оси, сердце громко колотится у меня в груди. Хана снова смотрит на океан и начинает рассуждать о том, как было бы хорошо, если бы у нее был с собой фотоаппарат, о том, что когда это нужно, так его никогда нет. Алекс наклоняется ко мне — наклоняется так близко, что я вижу каждую его ресницу, как четкие мазки на холсте, — и теперь глаза в буквальном смысле светятся, горят, как огонь.
— Что ты сказал? — каркающим шепотом переспрашиваю я.
Алекс склоняется ближе еще на дюйм, и огонь из его глаз перекидывается на все мое тело. Никогда в жизни я не была в такой близости от парня. Я одновременно готова упасть в обморок и пуститься наутек. Но я не могу сдвинуться с места.
— Я сказал, что люблю, когда океан серый. Или не серый, а такой бледный, почти бесцветный; когда на него смотришь, веришь, что вот-вот случится что-то хорошее.
Он помнит. Он был там. Земля уходит у меня из-под ног, в точности как во сне о моей маме. Я не вижу ничего, только глаза Алекса и то, как в них играют свет и тени.
— Ты соврал, — умудряюсь прохрипеть я. — Почему ты соврал?
Алекс не отвечает. Он отклоняется немного назад и говорит:
— Конечно, еще лучше океан на закате. Где-то около половины девятого небо горит как в огне, особенно в Глухой бухте. Тебе стоит на это посмотреть.
Он говорит это тихо и как бы между прочим, но я чувствую, что он пытается сказать мне что-то важное.
