— Так это была ты? — сказала я Зельде. — А ты здорово раскрасила того орла.
— Ха! Орла! Да орел — это ерунда, цветочки! Вся эта слюнявая отделка для меня — раз-два плюнуть после того, как целых четыре года своей молодой жизни я ухлопала на стройку! Я сама рушила стены и сама их возводила. Я была слесарем-водопроводчиком, электриком, штукатуром. Мои волосы стали жесткими и сухими от побелки, руки огрубели и потрескались. Я пахала и зимой и летом, и днем и ночью, а по пятницам он водил меня пожрать в каком-нибудь дешевом пабе рыбы с картошкой, а по средам проводил со мною ночь на чердаке, на матрасе, на голом полу. Но я его любила. Ой как я любила его! Малышка Зельда Флоренс по уши втюхалась в сэра Клайва Хилфонта, известного гуляку и игрока, чье имя не сходило со страниц светских газетных хроник. Платой за работу мне была любовь, а не деньги. Мы восстанавливали фамильный замок — по окончании он должен был стать нашим домом. Это был большой сюрприз для его семьи, которая из-за разгульного прошлого Клайва вынуждена была переехать в мрачный вдовий особняк тетушки Айрин. После ремонта он собирался привезти семью обратно в Хилфонт-Хаус, только теперь уже отстроенный во всем своем былом великолепии, и тогда они обязательно простили бы его. Он проиграл семейное состояние, но теперь образумился — записался в общество анонимных игроков и пропадал там чуть ли не каждый вечер, почему, собственно, и проводил большую часть времени в городе у своего дружка-гея Дэвида, а не со мной, как ему бы хотелось. А я, Зельда, стала бы главной и лучшей частью этого сюрприза. Его родные должны были обрадоваться тому, что он наконец остепенился и нашел себе правильную девушку. Теперь они могли бы гордиться им, и тогда бы мы поженились.
— А ты уверена, что он так прямо и сказал — «поженились»? — спросила я.
— Я много об этом думала, — сказала она. — Нет, он никогда не произносил именно этого слова. Говорил, что я стану членом семьи.
— Стало быть, выражался фигурально, — подытожила я. Ну да, итонцы редко лгут напрямую. Послушай… — Я решила снова попытать счастья. — Эта краска наверняка уже впиталась, ресницы и брови теперь, конечно, одного тона с волосами, а если держать дольше, они просто сгорят. Может, пора смывать?
Она снова шумно втянула воздух и всхлипнула. Но по крайней мере щелчка не последовало. В общем, жизнь продолжалась.
— Да ведь тебе все равно! Просто безразлично. Ты думаешь только о своей персоне. Я же для тебя только подтирка! Но у меня, как и у всех остальных, тоже есть чувства, и мне жалко своей молодости, которую я истратила на бестолкового лживого ублюдка. Представь, подобные мне чувствуют то же самое, что и такие, как ты. И я ничем не хуже тебя, хотя и занимаюсь такой вот гнусной работой. Зато я делаю что пожелаю, а ты лежишь, писаешь под себя от страха и трясешься, как бы я тебя не прикончила.
