— Я тебе, Миша, очень советую закончить свою «вольную жизнь». Тридцать два тебе, правильно? — тихо и назидательно спросила аггрианка.
— Тридцать три скоро, — грустно ответил Басманов, будто этот возраст действительно имел для него какой-нибудь смысл.
— Вот и хватит. Марина на тебя обратила внимание?
Полковник будто бы слегка смутился. Не понять, чего вдруг?
— А ты на неё?
Басманов молча согласился.
— Чего же тебе ещё? У моих девушек присутствует нечто вроде импринтинга. От чего он зависит — я не знаю. Верещагина почти год прожила в человеческом мире, послужила в спецназе, мужчин видела достаточно. И — ничего! Тут вдруг увидела тебя — и что-то ощутила! Не узнать девчонки. Логически это необъяснимо: и «братья» Ляховы, и Уваров, и многие другие её ничем не привлекли. Мужчины с московских улиц — тем более. И тут увидела тебя! Наверное, Дайяна их так и программировала — если её девушки захотят влюбиться, так уж в самых лучших, наиболее им подходящих. Ты ей показался лучше всех, увиденных за год. Так уж ты постарайся, Миша, не обмануть её надежд. Если она тебе хоть немного нравится.
— Красивее девушки я не видел, — почти выдохнул Басманов.
— Отчего так? — спросила Сильвия, разливая по стаканам советскую водку. — Ты пятерых сразу увидел. Чем Людмила хуже, Маша, Кристина?
— Что ты хочешь, леди Си? Объяснить необъяснимое? Как будто ты из ста мужчин не выбирала одного…
— Тут совсем другая тема, — ответила Сильвия. — Обо мне говорить не будем. Но вчера ты эту девушку не видел и ничего подобного не думал. Потом перед тобой возникли сразу пять, среди которых даже я не взялась бы выбрать лучшую. А ты — выбрал. Почему? Она на тебя первая посмотрела «нужным» взглядом, или ты ощутил «родство душ»?
— Не терзай ты меня, я сам ничего не понимаю. Завтра мы с ней снова увидимся, тогда, может быть, что-то прояснится…
В третьей по счёту от кухни комнате, обставленной как настоящая спальня, с очень широкой кроватью и абсолютно свежим бельём (крахмалом пахло и морозной свежестью, будто вправду его на зимней улице сушили), Сильвия сказала:
— Завтра ты, Михаил, сделаешь всё, чтобы стать для девочки Марины лучшим и единственным.
— Завтра? — как-то очень безразлично спросил Басманов, глядя, как Сильвия, погасив верхние люстры и включив слабенький торшер в углу, стянула через голову сарафан, слегка растрепав причёску. Под ним у неё действительно были подвешены к широкому, усиленному кевларовой лентой кружевному поясу и ещё ремешками вокруг бёдер, на манер подвязок, пистолетные кобуры. Она их сняла вместе с поясом, бросила на прикроватную тумбочку. Теперь на леди Спенсер остались только трусики, абсолютно символические. Офицеру было даже и непонятно, для чего
