никто не трогал, пока они сами не появились и на Земле, и на Таорэре. Получили отпор, не спорю, но не более чем соразмерный. Не так?
— А зачем Новиков с Шульгиным, меня не послушав, пошли в пещеры дагонов? Зачем, захватив корабль, полетели на «Землю-два»?
— Зачем ты, Арчибальд, захватил наш самолёт и притащил нас сюда? — в той же логике ответил ему Басманов. — Разве это подпадает под положения Гаагских конвенций тысяча восемьсот девяносто девятого и тысяча девятьсот седьмого годов? Все здесь присутствующие относятся к категории некомбатантов[18], в пределах, только что тобою обозначенных. И, следовательно, на территории третьих стран не подлежат даже интернированию. Поясни, пожалуйста.
Полковник давно понял, что в Замке и с Замком лучше всего разговаривать не эмоционально, а формализованно. Так он быстрее запутается в собственных построениях.
Наверняка Арчибальд прокрутил в памяти все пункты и положения названных конвенций, включая дополнения тысяча девятьсот пятьдесят четвёртого года, и ответил почти возмущённо:
— О каком интернировании может идти речь? Это было всего лишь спасение терпящих бедствие на море и в воздухе! — Он мгновенно привёл соответствующие статьи всех существующих в современном международном праве договоров и соглашений. — Без моего вмешательства ваш самолёт и все вы были бы уничтожены ровно через три минуты семнадцать секунд ударом молнии. Естественного в южных широтах природного явления. Я узнал, просчитал и успел немного раньше.
— Как трогательно, — сказал вертящий в пальцах тонкую ножку коньячной рюмки Удолин. — Мы вам несказанно благодарны. И что дальше?
— Дальше вы побудете моими гостями столько времени, сколько потребуется, чтобы нейтрализовать все связанные с вашими вмешательствами в «ткань времени» явлениями.
— Хотя бы совместимо это «время» с продолжительностью нашей физической жизни? — спросила Сильвия, вспомнив разговор Антона, Скуратова и Арчибальда в прошлое посещение.
— Вас это не должно слишком интересовать, — неожиданно резко, если не злобно, ответил Арчибальд.
— Конечно, конечно, — опять удивительно мягко ответил Константин Васильевич очень ему не свойственным образом.
«Наверняка уже придумал свою контроверзу, — подумала Сильвия. — И дай бог! Похоже, иначе, как магическими способностями этого вздорного старца (пятьдесят пять лет физического возраста, более двух тысяч, по его словам, реального), мы с Замком не справимся».
— Меня не интересует почти ничего, — продолжил Удолин. — Если мне довелось увидеть пресловутый «Большой взрыв», так тринадцать миллиардов лет туда, столько же сюда — непринципиально.
