Помощь сейчас прибудет, думаю я. Это, конечно, весьма кстати, поскольку со мной случилось ужасное несчастье. Я лежу в кювете, все мое лицо залито кровью и правая нога сильно болит. Я провожу взглядом по себе вниз, однако мне совсем не нравится то, что я там вижу: мое бедро, похоже, перевалилось на меня так, как будто нижняя часть моего тела совершила полоборота вправо. Я снова смотрю на человека с палкой и говорю: "Прошу вас, скажите мне, что это просто вывих".
"Не-еа", - отвечает он. Как его лицо, так и его голос выражают какую-то радость, однако в них почти не заметно проявления интереса к случившемуся. С таким же успехом он мог бы смотреть все это по телевизору и жевать при этом свой "марс". "Тут у вас, пожалуй, местах в пяти, а то и в шести перелом".
"Сожалею", - говорю я ему. Бог знает, почему. Потом я на некоторое время снова отключаюсь. У меня нет такого чувства, будто я теряю сознание, просто в этом месте в моей голове происходит обрыв фотопленки.
Когда я снова прихожу в себя, на обочине дороги стоит бело-оранжевая машина с включенной мигалкой и работающим мотором. Рядом со мной на коленях стоит врач, его зовут Пол Филлебраун. Он что-то делает. Разрезает мои джинсы, кажется мне, но, возможно, это было уже позже.
Я спрашиваю его, не найдется ли у него для меня сигареты. Он смеется и говорит, что вряд ли. Я спрашиваю его, умру ли я. Он говорит, что нет, не умру, мне только надо в больницу, и чем быстрее, тем лучше. В какую мне больше хочется, в ту, что в Норвей-Саут Пэрисе, или в ту, что в Бриджтоне? Я отвечаю, что хочу в больницу Нортерн Камберленд в Бриджтоне, потому что мой младший сын - тот, которого я еще сегодня отвозил в аэропорт, - родился там двадцать два года назад. Я еще раз спрашиваю врача, умру ли я, и он снова дает мне отрицательный ответ. Потом он интересуется, могу ли я пошевелить пальцами правой ноги. Я шевелю ими, и мне в голову приходит детский стишок, который мне иногда рассказывала моя мать: поросеночек пошел на базар, поросеночек остался дома. Мне надо было оставаться дома; выходить на прогулку было не очень-то хорошей идеей. Потом откуда ни возьмись у меня появляется мысль, что когда ты парализован, тебе зачастую только кажется, что ты чем-то там пошевелил.
"Они пошевелились?" - спрашиваю я Пола Филлебрауна, и он отвечает утвердительно, что, мол, да, пошевелились, причем довольно-таки изрядно.
"Вы клянетесь мне?" - настаиваю я, и, похоже, он в самом деле клянется. Я снова вот-вот отключусь. Филлебраун низко склоняется надо мной и спрашивает меня очень медленно и громко, находится ли моя жена сейчас в большом доме у озера. Я не знаю. Я вообще не знаю, где сейчас находится кто-либо из моей семьи, но могу назвать ему номер телефона того большого дома, а также дома на другой стороне озера, где время от времени живет моя дочь. Черт возьми, я мог бы назвать ему номер моей больничной страховки, если он ему нужен. Все цифры у меня в голове. Вот только остальное пропало.
