— Да, конечно нравится, — подтвердила она.
— Хорошо, — вздохнул Дмитрий Иванович, — давай перейдем к делу.
Этих слов она и боялась. Она заторможено кивнула.
— Наши педагоги провели все необходимые тесты, — медленно заговорил мужчина, — и остались очень довольны. Работа, которую вы проделали с Ильей — колоссальная. Я восхищаюсь…
— Без лишних сантиментов пожалуйста, — резко оборвала его Нина. Ей необходимо было услышать простой односложный ответ «да» или «нет».
— Как скажешь… — спокойно согласился Дмитрий, хотя в голосе его прозвучало глубокое разочарование, — дело в том, что мне не хотелось бы брать Илью во второй класс. Ему там нечего делать, вы все уже прошли дома, исчезнет мотивация. Но я не могу определить его в третий или четвертый, особенно после коррекционной школы…
— Почему?
— Потому что даже при всей моей любви к тебе, это превышает все мои полномочия.
Нина вздохнула и спрятала лицо в ладонях, опустила голову так, что смогла полностью скрыться за волосами. Она чувствовала себя униженной и осмеянной, но это было не главным. Главным было то, что все ее труды, вся ее борьба снова оказались бессмысленным барахтаньем в болоте, из которого нет выхода.
Нужно вернуться домой и смириться с тем, что Илья останется в коррекционной школе. Заниматься больше, искать учебники, просить у знакомых, наверстывать, работать самим… Но сколько бы они не старались, на ее сыне все равно будет стоять клеймо с которым у него не будет будущего. Кто будет оценивать его ум и знания, когда первое, что люди узнают — это диагноз?
Нина и сама не заметила, что плачет. Что-то теплое обжигало ладони. Она сидела застывшая, как статуя, даже плечи не вздрагивали. Дмитрий все равно смог это заметить. Он хотел обнять женщину, но не решился.
— Нина… — нежно обратился к ней он, — я не могу видеть, как ты плачешь. Пожалуйста… Я сделаю все, что могу для Ильи, — мужчина сделал долгую паузу и добавил тише, — он так похож на тебя… такой трогательный мальчик…
Они оба помолчали.
Нина медленно отняла руки от лица и посмотрела через мутную пелену слез на его исказившиеся болью черты. Сейчас она верила в искренность его чувств, понимала, что теперь у них есть нечто общее, что делает их почти родными людьми. Когда он ее любил просто — они были связаны, но иначе. Но теперь он полюбил ее сына также, как она его любила, и поэтому вдруг стал частью ее мира, ее души. Они были теперь как муж и жена, повенчанные перед Богом (тем самым Богом ее бабушки, с икон, с грустными глазами) или даже больше. Нина не знала слов, которые могли бы описать нить, вдруг возникнувшую из пустоты.
