— Мне бабушке… на операцию надо, — словно оправдываясь, прошептала Лариса, — я так бы никогда не подумала…
— Да ладно тебе, — бросила Оля, — он хоть симпатичный?
Лариса как-то растерянно кивнула, глаза у нее были грустные-грустные.
— А лет ему сколько? — продолжала расспрашивать любопытная Оля, пытаясь представить себе этого серого мышонка с каким-то умопомрачительно богатым и красивым мужчиной.
— Тридцать шесть… кажется, — светлый образ в Олином воображении сразу померк, она поморщилась и повела Ларису к трамвайной остановке, где они и встретились.
Ветер уныло завывал в уже поредевшей листве, было так холодно, что хотелось поскорее куда-нибудь спрятаться. На асфальте стояли глубокие лужи, в которых отражалось хмурое небо, и плавали разноцветные листья, как большие красные лилии.
Оля думала о том, что тридцать шесть — это слишком, и с таким «стариком» она бы спать не согласилась даже ради спасения бабушки. Впрочем, у Оли не было бабушки, и знать она точно не могла. А узнавать ей не очень-то и хотелось.
К вечеру зарядил дождь. Унылый и монотонный, он становился все сильнее и сильнее и вскоре стало невозможно разобрать дом напротив за его мутной серой пеленой. Саша все пытался заставить себя решать задачу по геометрии, а вместо этого пялился на воду, текущую с неба и думал о том, что меньше всего на свете сейчас ему хочется, чтобы пришла зима. Были бы деньги убежать куда-нибудь туда, где всегда весна и никогда не бывает холодно, где нет слякоти и мокрого снега. Но откуда они у него возьмутся? Вот если бы его папаша был не потерявший человеческий вид пьяница, а Польских, он бы мог позволить себе такое удовольствие. Но жизнь распорядилась иначе.
Вернулась его мать — бледная маленькая женщина с хрупкими костями и усталым лицом. Она была лет на десять моложе отца, но все испытания, выдавшиеся на ее долю, уравняли их, и она казалась старше своих лет. Она напоминала моль или ночную бабочку — померкшую, бесцветную, выгоревшую, полумертвую.
Она ничего не сказала, сняла мокрое пальто и сапоги и ушла готовить ужин. Разговаривала она вообще немного, все время погруженная в тяжелые печальные думы. Саше очень хотелось обнять ее, как-то утешить и приласкать, но у него создавалось впечатление, что если он прикоснется к ней, то она рассыплется и превратиться в пепел. Но у отца таких чувств не было.
— Люда! — услышал Саша из кухни его голос и трижды проклял его за то, что эта пьяная свинья вообще проснулась и сделала это именно сейчас, — где ты была?
