— Куда мне деть вещи? — поинтересовалась она.
— Брось в ванну, — распорядилась Марина, потом помогла Оле дойти до комнаты матери, уложила ее на кровать, на этот раз без старого одеяла, его она утащила от греха подальше тоже в ванную, для подруги она отыскала какие-то старые простыни. Только укрывая ее одеялом, Марина заметила, что у Оли температура, но градусника у нее не было, его случайно разбил Стасик, когда болел в прошлый раз. Девушка еще пару раз сбегала туда-сюда, в поисках жаропонижающего, а потом еще и влажного компресса.
— Ну а вены то зачем резать? — спросила она, садясь на край кровати. Оля лежала с закрытыми глазами, но не спала. Она кусала губы и хмурилась. Ее искаженное страданием лицо казалось еще прекраснее, чем раньше. Марина тайно завидовала ее красоте и удивлялась, как имея такую внешность, можно быть такой глупой и несчастной, как ее подруга.
— Не хочу больше, Маринка, — тихо простонала Оля, ее ресницы взметнулись вверх, выпуская наружу кипящее море боли, отчаяния и безысходности, — я устала. Я хочу умереть…
— Нет, Оленька, — нежно заговорила Марина и хотела обнять подругу, но понимала, что та того не оценит, — нельзя тебе умирать. Нельзя, слышишь?
Оля слабо покачала головой и снова прикрыла глаза, демонстрируя, что ей тяжело разговаривать. Марина пожалела, что их нельзя положить вместе со Стасиком и обоим читать сказку на ночь, чтобы засыпали лучше. Ей пришлось уйти к брату, посмотреть как он там. Вот тут то и явился тот самый человек, которого в бреду просила позвать Оля. Марина с трудом, но узнала его. Дядя Шура. Отец Риты. Пару раз, когда ей доводилась такая удача, побывать в роскошной буржуазной квартире Польских, этот человек всегда был очень гостеприимным и приветливым, хотя Рита сама всегда недолюбливала его и не упускала случая добавить что-то колкое, говоря о нем. Впрочем, кого она любила, эта Рита? Кроме самой себя никого.
— Здравствуй, Марина, — Александр Викторович ее тоже помнил, но его больше волновала Оля, — где она?
— Пойдемте, — девушка повела мужчину за собой в комнату матери, где с закрытыми глазами, сложив руки, будто она уже умерла, холодная и прекрасная, только изуродованная синяками и ссадинами, лежала Ольга. Без тени смущения Александр Викторович подлетел к девушке и ухватил ее изуродованную руку, поднес к губам. Марина следила за ним с немым восторгом и в тоже время она вспоминала мать Риты, вспоминала то благополучие и целостность, которое для нее, безотцовщины, всегда символизировала эта семья.
