– Нет, извините, – сказал Джонни. – Я должен знать, о чем идет речь. И почему доктор Вейзак не позвонил сам?
– Очевидно, вы не читаете газет, – вздохнул Баннерман.
Но он ошибался. С тех пор как Джонни пришел в сознание, он заставлял себя читать все газеты, стараясь наверстать упущенное. И совсем недавно он встречал фамилию Баннермана. Совершенно точно. Баннерман попал в какой-то переплет из-за…
Джонни отвел руку с телефонной трубкой и, взглянув на нее, внезапно все понял. Он смотрел на нее так, как человек смотрит на змею, вдруг сообразив, что она ядовитая.
– Мистер Смит? – еле слышно прокричала трубка. – Алло? Мистер Смит?
– Слушаю, – сказал Джонни, вновь приложив трубку к уху. Его распирала глухая злость на Сэма Вейзака, Сэма, который только нынешним летом твердил ему, чтобы он не высовывался, а сам за его спиной наговорил бог знает чего первому встречному.
– Вы звоните по поводу задушенных, да?
Баннерман долго колебался. Затем спросил:
– Мы могли бы встретиться, мистер Смит?
– Нет. Совершенно исключено. – Глухая злость внезапно переросла в ярость. И не только в ярость. Джонни стало страшно.
– Мистер Смит, это очень важно. Сегодня…
– Нет. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. И потом, разве вы не читаете этот дурацкий «Потусторонний взгляд»? Я же самозванец.
– Доктор Вейзак сказал…
– Он не имел права ничего говорить! – закричал Джонни. Его трясло. – Прощайте! – Он бросил трубку на рычаг и быстро отошел от телефона, будто это могло помешать новому звонку. Он чувствовал, как в висках зарождается головная боль. Глухие толчки. Не позвонить ли матери Сэма в Калифорнию, подумал он. Сказать ей, что у нее есть сынок. И сообщить, как связаться с ним. Око за око.
Вместо этого он вытащил из ящика телефонный справочник, отыскал рабочий телефон Сэма в Бангоре и набрал номер. Едва на другом конце линии раздался звонок, как он, испугавшись, повесил трубку. Зачем Сэм устроил ему это? Зачем, черт возьми?
Он взглянул на рождественскую елку.
Все те же старые игрушки. Два дня назад они с отцом принесли их с чердака, вытащили из мягких бумажных оберток и повесили на елку. Вот ведь как забавно с этими елочными игрушками. Когда человек вырастает, мало что остается из вещей, окружавших его в детстве. Все на свете преходяще. Немногое может служить и детям и взрослым. Одежда переходит кому-то по наследству или передается в Армию спасения; из часов с утенком Дональдом на циферблате выскакивает заводная пружинка; ковбойские сапоги изнашиваются. Вместо бумажника, который ты сам смастерил в летнем лагере, появился другой, из настоящей кожи, а свою красную коляску и велосипед ты променял на взрослые игрушки – автомобиль, теннисную ракетку, модную приставку для игры в хоккей по телевизору. Мало что сохраняется от детства. Несколько книг, счастливая монетка, коллекция марок, которая уцелела и пополнилась.
