— Понимаю! Вы в свое время скрыли от Жанны, как погиб Павел. Вы сказали, что вам еще не все ясно в его смерти. Она не могла не уловить вашей уклончивости, подозревала, что причины хуже, чем вы туманно намекаете. И сейчас вы признались, что причина гибели Павла в каких-то ваших действиях. Она поверила и возненавидела вас, верно?
— Все верно.
— Что было дальше?
— Дальше был расчет крепости диполя, один конец которого — ненависть, а другой — любовь. Диполь оказался достаточно прочным, чтобы в течение примерно пяти дней, форсируя аппаратуру, вырвать Жанну из падения в прошлое.
— И этих пяти дней я не дал, запретив все работы в институте?
— Да, Рой.
— Но исповедь не закончена, не правда ли?
— Не закончена, Рой.
— И конец ее в том, что вы надумали обеспечить спасение Жанны собственной гибелью? Что вы повторите самопожертвование Павла, только подрассчитали надежней? Он-де был гениален, но в панике не все учел.
А вы, когда ворвались в лабораторию, в панике же не сумели остановить процесс в точке равновесия. Зато сейчас ошибки не сделаете.
— Все точно, Рой.
— И надеетесь, что я разрешу самоубийство ради спасения Жанны?
— Да, Рой.
— Какие у вас основания на это надеяться?
— Рой, это же просто! Если не погибну я, погибнет Жанна. Одна смерть неизбежна. Но моя смерть гораздо моральней..
— Моральней?
— Да, Рой. Я должен понести кару за неразрешенные эксперименты. Сочтите мою смерть формой самонаказания, продиктованного собственной совестью. Неужели вы думаете, что я смогу жить, отягченный двумя смертями по моей вине? Не преувеличивайте моей научной любознательности. Через два трупа она не перешагнет.
Рой заметался по комнате. От его невозмутимости не осталось и следа. Он негодовал. Он был в неистовстве.
Даже у вспыльчивого Антона Чиршке, Повелителя Демонов, я не знал такого приступа гнева. Рой кричал, что наложил запрет на работы в институте, ибо догадывался, что в нем идут какие-то тайные исследования, ставшие причиной катастрофы. И был уверен, что веду их я, именно я, а не другой, — я всем видом показывал, что таю секрет. И что он, Рой Васильев, абсолютно не сомневался, что рано или поздно я приду с повинной.
Даже тематику тайных исследований он смутно подозревал, во всяком случае очень уж большой неожиданности в моих объяснениях не нашел. Но что я сделаю его участником неразрешенного поиска, он и помыслить не мог. Поставить его перед дилеммой самому решать — кому жить, кому умереть! Ведь это что! Я исповедовался и теперь ожидаю отпущения грехов, так? А ответственность за новую неизбежную трагедию возлагаю на него, да? И это он должен вытерпеть?
