Вот тут-то всё и начинается, все бегут и кричат, или падают замертво, или просто садятся и просят официанта принести счет, но герой этого не видит, потому что Арлинду Душ Сантуш, четырнадцати лет, сын Белмиру и Терезини Душ Сантуш, выпив для храбрости дешевого виски, угнал сегодня с утра свой первый мотоцикл. Пока герой вертит головой в поисках чего-нибудь, нетрезвый Арлинду заворачивает за угол и в ужасе думает, что ездить на мотоцикле совсем не так легко, как ему казалось.
«Ой, бля», — думает герой, когда в него на всем скаку врезается Арлинду Душ Сантуш на своем — не своем — мотоцикле.
Больше он ничего не думает и умирает.
«Надо было украсть шлем», — думает Арлийду Душ Сантуш и отключается.
Арлинду тоже вряд ли выживет: он здорово приложился головой об угол здания, где когда-то работал наш — уже мертвый — герой.
Это все, конечно, ужасно неправильно.
Герои книги никогда не умирают в самом начале.
Герои книги обязательно как-нибудь выкручиваются.
Но мне почему-то кажется, что это и не книга вовсе. Просто нас, как всегда, забыли предупредить.
Он пришел ночью, скребся в дверь и скулил. Его впустили, зажгли ночник, утешали, уговаривали, что всё хорошо, а он причитал, кричал, будто всё не так, просил, чтобы выпустили. Ему давали игрушки и куски сахара, гладили по голове. Ну что ж ты тоскуешь? Он торопливо озирался, подпрыгивал, тянул их за рукав. Так продолжалось долго, минут пятнадцать, а то и все двадцать. Терпение иссякло, он добился своего. Его отвели в клетку и заперли. Сначала он скрючился в дальнем углу, но тут же стал биться о решетку. Через пять минут умер от отчаяния. Усталые, пошли спать.
Алмат Манатов
ЛОЛИТА: ПЕРЕЗАГРУЗКА
Я смотрю из окна на отъезжающую машину своего бывшего любовника. Я беременна и скоро умру. Я люблю жвачки и чипсы — я вынуждена их любить.
Никакого окна на самом деле нет. Нет потрескавшейся краски на подоконнике, нет чуть искажающего восприятие зеленоватого стекла, нет пыльной дороги с исчезающей точкой автомобиля вдалеке. Да и меня, по большому счету, нет. И умереть насовсем — не получится.
У меня было время, чтобы понять многое. Все, что у меня есть, — время.
Я — сгусток информации, фантом, призрак. Призрак человека, которого никогда не было.
Нас таких много. Настоящие, бывшие когда-то людьми призраки нас жалеют и презирают. Мы же ими сочувственно брезгуем. Обе стороны довольны симметрией.
У истинных призраков были настоящие тела, были детство и юность. Их время развивалось последовательно, их оси координат имели в нулевом перекрестке своем — рождение. Они были выношены и рождены нутряным, кровавым мускульным органом.
