— Я научился с ней жить, она перестала сводить меня с нарезки. Три года назад меня выписали. Я сменил имя, фамилию, город, сделал пластическую операцию и подкупил учетную комиссию. В конце концов, я ничего другого делать не умею, поэтому пришлось удовольствоваться фальшивой лицензией. Я снова занимаюсь любимым делом. Кстати говоря, вам стоит всего лишь позвонить куда следует, и меня упекут за решетку. Конечно, я могу попроситься в психушку, мне даже не придется симулировать… но ведь до этого дело не дойдет: вы не поступите как подобает добросовестному американскому гражданину. Вы меня не сдадите…
— Это почему же?
— Когда меня вышвырнули из психушки, первое время пришлось подрабатывать мойщиком посуды, разнорабочим, сторожем и, наконец, уборщиком в одной из фирм, предоставляющих услуги финансовым, медицинским и юридическим компаниям. Однажды меня вызвали для уборки офиса известного психоаналитика. Сперва я хотел отказаться: было неловко думать, что произойдет, если он узнает меня, но отказ был чреват увольнением. Я надел фирменную кепку с козырьком на размер больше, надеясь скрыть лицо. Мне не о чем было беспокоиться: люди, как правило, не способны отличить одного уборщика от другого, они не видят лица, но только логотип на рубашке или кепке. Он меня не узнал бы в любом случае, поскольку был занят с пациентом. Я мыл коридор, ведущий в его кабинет, думая о том, сумел бы я сам признать кого бы то ни было в сходных обстоятельствах, и тут раздался вопль — такой отчаянный и безнадежный, что, казалось, воздух почернел и сгустился. Дверь кабинета распахнулась, оттуда выскочил человек (лица я не успел разглядеть), крикнул что-то неразборчивое и помчался по лестнице вниз, перепрыгивая через три ступеньки, даже не попытавшись воспользоваться лифтом.
Дверь кабинета оставалась открытой. Я осторожно туда заглянул и увидал бывшего коллегу, приятеля по конгрессам и соседа по журнальным публикациям в сумеречном состоянии, которое живо напомнило мне недавнее прошлое.
Его проблема была точь-в-точь похожа на мою собственную, хоть и казалась на первый взгляд почти безобидной. Как только пациент переступал порог его кабинета, у доктора начинался внутренний зуд, он терпел и крепился, но рано или поздно бросался на пациента с пластмассовой расческой, намереваясь причесать своего подопечного — любой ценой, вне зависимости от пола, возраста, социального положения и наличия шевелюры. Как-то раз он до крови расцарапал плешь одному театральному антрепренеру, и только обширные и разнообразные связи уберегли его от сокрушительного скандала.
