Тут и там: русские инородные сказки - 8 | страница 42



А ему было что вспомнить, даже что-то веселое из глубин памяти стало всплывать, редко, правда, но бывало, а в основном — и не грустное даже, а такое ровное, как небо при низкой облачности. Покурил, постоял, на угол какой-то облокотился, решил пройтись. Шел медленно — все-таки возраст, не мальчик уже, да и от сигареты повело слегка, так что шел медленно, как гулял. Прогулялся, чуть проветрился, размял затекшие кости, потом вернулся, дверь за собой прикрыл, чтобы без сквозняков. Посмотрел вниз — нормально, все же взрослые люди, все понимают.

Так и живем.

Вера Кузмицкая

ДЕМИСЕЗОНКИ

Их даже путали порой, с трудом, но путали, да и грех было не. Пышногубые, вялогрудые, волоокие, две телочки-неразлучницы, высоченные, спелые, смешливые. Вита и Лариса, севшие раз вместе на опостылевшей вышке, так и просидели-прокумекали вместе отведенный им государством срок. Сигареты, мальчики, обеды — все в складчину, все пополам — маленькие трагедии, зачеты, прогулы, как еще иначе. Сердились на них — и то поровну, хоть Лара была не такой бойкой, как Вита, лгала не так вдохновенно, краснела, когда припирали к стенке или просили встречи, но добрее — нет, не была, все же поровну в них было всего; те качества, которых недоставало одной, с лихвой проявлялись у другой, а смешавшись, уже и не разобрать было, где тут чьи реснички, где чей хохот. Все в складчину, все пополам — касса взаимопомощи и образец самопожертвования, пример: Лариса приехала в дождь в матерчатых тапках — нарядных, южных, неуместных в октябре, пусть и бабье лето, а Вита заставила Лару переобуться в свои немецкие кожаные туфельки-демисезонки, один размер же, а то простынешь, и не спорь со мной. Настояла-таки, Лариса краснела и смущалась, хотя — отдашь потом, забудь, какая чепуха.

Славная дружба была — как навсегда, так всем казалось, только Вита иногда уходила из компании с сигаретой в парк, мрачно-картинно дымила в просветы ивовых листьев и рассеянно прикидывала, сколько еще протянет эта плюшевая девчачья полулюбовь-до-гроба — год, два? Хорошо, если до зимней сессии. Вита как-то рано и без лишнего удивления поняла, что дружба — это обстоятельный, негласный, где-то даже вынужденный, но от этого не более осознанный договор на совместное времяпрепровождение в определенном отрезке времени и пути со всеми вытекающими обязательствами и правами. Из пункта А в пункт Б лодка шла три часа, из Б в А моторка — полтора, в какой точке они встретятся? Разумение на уровне школьной задачи, восприятие — как у мужика-курортника, отношение соответственное: вы привлекательны, я чертовски привлекательна, мы обе понимаем, что скоро это кончится, так зачем зря время терять? Вита легко заводила себе друзей, в каждом значимом периоде ее жизни всегда была такая Лариса — наперсница, красавица, своя душа. И ведь влюблялась в нее совершенно искренне, и дружила, и скучала, и дарила какую-то премилую чепуху, пока вдруг в какой-то момент не уходила в парк с пачкой сигарет и мыслью о том, что еще месяц-другой — и все, не сможет больше, закончится период и подруга вместе с ним, да что тут поделаешь — разведет руками. Лариса еще этого не знала, да не только Лариса — все подружки-отрезки даже подумать не могли, что Вита не звонит не потому, что обиделась за что-то (звонили сами, проверяли — жива, приветлива, рада, надо встретиться, скучаю дико). Объясняли себе просто: дела, рутина, у самих период, новая работа, потом отпуск, из отпуска привезли загар, очки и Артура, по горячим следам и свежим впечатлениям прожужжали уши всем, кто был поблизости, а через три месяца и рассказывать как-то неудобно уж, старье, да и Артур куда-то сгинул, что говорить, не о чем говорить, так что без обид, по разошлись, теперь уж действительно. Вита не страдала совершенно, хоть первое время всегда мучилась угрызениями — надо бы все же увидеться, послушать, что там теперь, кто, но все откладывала на завтра, как визит к зубному. Глупо, конечно, знаешь ведь, что болит, что запускать нельзя, тем более — анестезия, чего теперь бояться, двадцать первый век, но не звонила, не шла, а звонки принимала искренне-радостно — ба, какие люди, скучаю, конечно, давай созвонимся-встретимся, позвони завтра в три. Клала трубку, облегченно вздыхала, а через два дня — не перезвонила, не договорились — с чистой совестью окончательно закрывала для себя