Жить и помнить | страница 19
Дезертиры… Обидное слово было сказано. Самаркин понимал, что в создавшейся ситуации нужно действовать политично.
— Придется теперь еще месячишко повкалывать, пока забудется.
— Придется! — уныло согласился приятель.
Остались на месяц. Остались на второй. И вдруг оказалось, что совсем уж не так страшен черномазый шахтерский черт. И работать можно. И жить можно. И народ вокруг хороший. Даже белые ночи — занятная штука!
Время шло, и вот они уже начали гордиться своей профессией, своим шахтерским званием. Гордились, что работают не придурками, а на главном направлении.
Трудно было и теперь, но они уже полюбили шахту, забой, товарищей, легче казалось им и работать и жить. Когда же смена выдавалась особенно тяжелой, подшучивали друг над другом:
— Что-то ты сегодня, Федя, синий, как куриный пуп?
— Рубал. А ты почему свежий, как сыроежка? Опять байдыки бил?
Прошел год. В шахтерском клубе на Доске почета в ряду других ударников появились фотографии Федора Волобуева и Василия Самаркина. А на Комсомольской улице достраивался дом, где им обещаны квартиры.
Жить можно. Одно только плохо: девчат маловато. Подходящих же и совсем нет. Между тем всякий знает, какая без девчат жизнь. Одно существование! Есть, правда, замужние, но от них только расстройство. Все равно что через стекло сахар лизать.
В силу таких житейских обстоятельств дружки все чаще и чаще вспоминали тех далеких мимолетных артисточек с «конскими хвостами» и наманикюренными пальчиками. Федор в шутку предложил:
— Давай пошлем им письмо. Все-таки знакомые…
— Какие знакомые! Так, эпизодик, на второй день, верно, забыли. Мало ли по Москве таких, как мы, гавриков шаландает! Пожалуй, и замуж уже выскочили.
Но письмо в Москву написали. Писали три вечера, извели пачку бумаги. И о том писали, как по улицам их города белые медведи запросто бродят, и как в ларьках газированную воду кусками продают, и как однажды в кинотеатре изображение примерзло к экрану и пришлось публике обратно деньги возвращать.
Шутейное письмо подписали соответственно:
«Ваши знакомые полярные моржи».
Ответ из Москвы пришей очень быстро и начинался неожиданно:
«Здравствуйте, Федя и Вася!»
То, что мимолетные москвички и спустя год помнила их имена и писали им, как добрым знакомым, и удивило, и обрадовало.
— Эх, слетать бы в Москву, поговорить с артисточками. Девки они вроде подходящие…
Мысль была вздорная, несуразная. Но прошла неделя, другая — и дружки уже на полном серьезе обсуждали возможность умыкнуть столичных голенастых туземок и транспортировать их с помощью воздушного флота в город Воркуту.