Я пробормотал недовольно:
— Он плохой актер… И внешность у него не радует…
— Обычный человек. А ты, дорогой, ангел.
Отец сказал:
— Он будет приходить на рассвете и спать до полудня. Дом остается в твоем распоряжении кроме единственной комнаты!
Я не слышал, как он приходил, но уходил он обычно с родителями или сразу после них. Внешность у него была неприятная, выражался он грубо. Его внимание ко мне было деланным, чтобы угодить отцу и матери. Я его не уважал. Однажды, находясь в зале, он увидел мою библиотеку и спросил:
— Учебники?
Мать ответила с гордостью:
— Проза и пьесы. Ты разговариваешь с драматургом!
— К черту театр! Куда лучше быть галантерейщиком или торговать бараньими головами.
При этих словах я спросил его:
— Почему вы играете только маленькие роли?
Он низко кашлянул и ответил:
— Это мой удел! Злой рок преследует меня. Не прояви твой отец благородства, пришлось бы ночевать по общественным туалетам.
Мать сказала:
— Не пугайте нас, уважаемый Тарик, своими словами.
Он засмеялся:
— От драматурга ничего не должно быть скрыто, особенно зло. А зло начинается с театра…
Я возразил с наивным энтузиазмом:
— Но добро же всегда побеждает.
Он ответил насмешкой:
— Это в театре…
* * *
Непостижимая перемена надвигалась медленно и вкрадчиво, как тьма. Тишина была уже не тишиной, и слова не словами, мой отец — не моим отцом, мать — не моей матерью. Да, мы жили не без скандалов и недомолвок, но жизнь наша проходила в постоянном общении. Что же такое черное незаметно пробежало между ними? Она всегда сияла, теперь этот свет угас. Он жил внешним миром, хохотал, шутил, ласкался и… замкнулся в себе. Отношение матери ко мне — прежде нежное — теперь было отравлено горечью, с которой она не могла совладать. Отец же игнорировал меня напрочь. В моей душе зародилось беспокойство и безрадостные, томящие сердце предчувствия. За чаем, незадолго до ухода, я услышал, как Тарик Рамадан сказал:
— Не дайте дьяволу завладеть вами.
Мать с горечью ответила ему:
— Сам ты дьявол.
Отец запротестовал:
— Я не маленький мальчик.
Мать ушла от разговора, как мне показалось, из-за моего присутствия. Когда они вышли из дома, меня охватили горечь и растерянность. Нет сомнения, что-то произошло. Я спрашиваю мать, но она избегает ответа, делая вид, что ничего не случилось. Я слышу ее горячий спор с отцом, когда они уединились в зале. Съеживаюсь за едва прикрытой дверью и подслушиваю. Мать умоляет его:
— Но есть же какой-то выход.
Он грубо ей отвечает:
