{"О черт, подожди минутку,} - думал он. - {Мы просто последние в этом мире упрямые оптимисты, вот и все - большинство из нас не заботится пристегивать ремни безопасности, и мы охотно сидели бы у края бейсбольного поля, куда со страшной скоростью летит мяч, совершенно не беспокоясь, есть ли там защитная сетка".}
- Что там такого смешного, мистер Пирсон? - спросил Райнеман, и Пирсон вдруг почувствовал, что улыбается во весь рот.
- Ничего, - ответил он. - Ничего существенного.
- Ладно, только не обижайтесь на меня.
- Я обижусь, если вы не будете называть меня Брэндон.
- Вот как, - сказал Райнеман, видимо, обдумывая это предложение. - Ну хорошо, если вы будете называть меня Дьюк и мы не опустимся до Би-Би, или Буби, или чего-нибудь в этом роде.
- Об этом можете не беспокоиться. Хотите я вам кое-что скажу?
- Конечно.
- Это самый удивительный день в моей жизни.
Дьюк Райнеман кивнул без ответной улыбки:
- И он еще не закончился.
2
Пирсон решил, что Дьюк нарочно выбрал таверну Галлахера совершенно не типичное для Бостона идеальное местечко, где двое банковских служащих могли бы обсудить дела, дающие знакомым основание сомневаться в здравости их ума. Самая длинная стойка, которую Пирсон когда-либо видел не в кино, а наяву, огибала огромную танцевальную площадку, на которой три парочки задумчиво покачивались в такт исполняемой дуэтом Мэри Стюарт и Трэвис Тритт песенке "От этого тебе больно не будет".
Будь площадь бара поменьше, он был бы переполнен, но высокие стулья были так ловко расставлены вдоль этой немыслимо длинной беговой дорожки красного дерева, что создавалось ощущение уединения, словно в отдельных кабинках. Пирсону понравилось. Слишком легко было представить, как человек-летучая мышь (а то и парочка их) сидит на стуле (или на насесте) в соседней кабинке и внимательно прислушивается к их разговору.
{"Разве не это называется мышлением осажденной крепости, старина?} - подумал он. - {Долго же ты до этого додумывался!"}
Нет, решил он, пока что ему все равно. Он просто был благодарен, что не надо осматриваться по сторонам, пока они будут говорить... вернее, пока будет говорить Дьюк.
- Ну как, годится? - спросил Дьюк, и Пирсон удовлетворенно кивнул.
С виду вроде один бар, размышлял Пирсон, проходя вслед за Дьюком под внушительной табличкой "КУРИТЬ РАЗРЕШАЕТСЯ ТОЛЬКО В ЭТОМ КОНЦЕ", но на самом деле их два... так же, как в пятидесятые годы любая забегаловка на Юге делилась на две части: для белых и для черных. И теперь, как и тогда, четко видна разница. Посередине зала для некурящих стоял "сони" с экраном чуть ли не во всю стену; в никотиновом же гетто к стенке был привинчен болтами старенький зените с выразительной надписью: "ВЫ ИМЕЕТЕ ПОЛНОЕ ПРАВО ПОПРОСИТЬ В ДОЛГ, А МЫ ИМЕЕМ ПОЛНОЕ ПРАВО ПОСЛАТЬ ВАС НА ...". Здесь и стойка была погрязнее - сначала Пирсон решил, что ему это показалось, но, присмотревшись, убедился, что фанера кое-где вздулась и сплошь покрыта кругами от стаканов. И, конечно, густой, горьковатый запах табачного дыма. Можно было поклясться, что он исходит от стула. Парень, читавший сводку новостей на стареньком закопченном экране, походил на умирающего от недоедания; он же на громадном экране для некурящих имел такой вид, будто только что пробежал стометровку за девять секунд и после этого десятый раз подтягивается на перекладине.
