Мушкет — плохо, очень плохо. Какая-нибудь магазинка была бы для него словно дробина слону, а вот мушкетная пуля способна, например, начисто снести голову.
Эрик миновал с пяток крыш, потом спрыгнул вниз, в пыльный переулок, в котором не было ни одной живой души. Он пробежал его до конца, выскочил на более широкую улицу, промчался через покрытый чахлой, съеденной зноем травой дворик. Коза, которая была привязана в нем и в этот момент пила воду из деревянного корыта, проводила его задумчивым, меланхоличным взглядом. Потом был еще один узкий и запутанный, как лабиринт, переулок.
Эрик с размаху нырнул под навес во дворе очередного заброшенного дома и остановился там, прислушиваясь к крикам и шуму погони, которая явно уходила левее. Точно, совсем неподалеку от него по крыше соседнего дома протопали чьи-то ноги. Потом шум погони стал удаляться.
Тогда Эрик огляделся.
Погоня его не интересовала, поскольку она должна была вот-вот прекратиться. Не могут же люди бегать за ним весь день?! Вот только нужно подождать с часок, чтобы все наверняка стихло.
Он огляделся и увидел, что здесь, под навесом, имелась дверь в подвальчик, в котором, наверное, когда-то хранили уголь. Вот она со скрипом отворилась, и из-за нее выглянул старик с пышными, тронутыми молью усами. Лицо у него было синюшное, какое бывает у тех, кто отравился газом.
— Развлекаешься? — угрюмо спросил старик. Было совершенно ясно, что ему просто скучно и он задал этот вопрос, надеясь втянуть Эрика в разговор.
— Ага! — идиотски улыбнувшись, сказал Эрик.
— Ну-ну, — осуждающе покачал головой старик. — Доиграешься когда-нибудь...
— Ага! — согласился с ним Эрик и вытаращил глаза.
Покачав головой, старик скрылся в подвальчике, но дверь за собой не закрыл. Эрик слышал, как он там завозился, видимо, устраиваясь поудобнее. Потом что-то заскрипело, и послышался недовольный женский голос:
— Ну и что там?
— Так, пустяки. Похоже, какой-то парень с людьми в догонялки играет.
— Неймется ему, мазурику. Допрыгается, накличет на себя беду, не попадет в Вингальв, а будет жить здесь вечно, и это ему только поделом.
— Помолчи, старая трещотка, — послышался недовольный голос старика. — В жизни мне не давала покоя и после смерти — тоже. Чума на тебя. Ну балуется паренек. Так это его дело, не наше. А на месте Господа Спасителя так я бы лучше в Вингальв не взял тебя. Или же взял, но сначала укоротил язык раза в три, не меньше.
— Все-то тебе бы зверствовать, старый хрыч. Уморил меня, а теперь еще что-то бормочешь. Кто тебе свою молодость отдал и красоту?
