— Даниловна… — почти беззвучно выдохнул Никита.
Но Терентьич понял.
— А что Даниловна? Она и знать ни о чем не ведает. Полеживает себе на печке, — не моргнув глазом солгал Терентьич. — Да ты об ней-то хоть не терзайся. Ей никто и не скажет, не обеспокоит ее, пока ты на ноги не встанешь. Сам знаешь, берегут сельчане старуху…
Аким Терентьевич коротко глянул на Никиту, проверяя, поверил ли ему юноша. В этот миг Никита приоткрыл веки — и на мгновение их глаза встретились. Терентьич поспешно наклонился над капельницей, чтобы скрыть от Никиты то, что прочел он, многоопытная сиделка, в тусклом взгляде мальчика. Старику был хорошо знаком этот ускользающий, почти потусторонний, тоскливый взгляд…
Когда несколько минут спустя в дверях появилась Милочка с банкой морса, Терентьич под свою ответственность велел ей позвать Лизу. Помедлив немного, чтобы заглушить в себе ужас, Милочка вышла в коридор.
Безмолвную забайкальскую землю придушила в своих объятиях непроглядная ночь. Было так безнадежно черно, что казалось, это навсегда. И только вскинувшему голову к небу становилось легче на душе от той искрящейся исступленности, с которой слали на землю свет мириады восторженных звезд. И нем крепче обнимала землю дорвавшаяся до своего часа тьма, тем отчаянней отвоевывали право на свет эти пробившиеся из бесконечности посланцы. Лиза стояла, запрокинув голову, и прислушивалась к разбухшей от звуков темноте.
«Как странно, — думала она, — пройдет еще какой-нибудь час, и начинающийся день с легкостью, одним фактом своего появления разрушит все ночные страхи и предчувствия. Никита рассказывал как-то про „час быка“ — от двух до трех ночи. В этот час психика человека настолько неустойчива, что самое, большое количество преступлений, умопомешательств и просто истерик происходит именно в этот час. Это правильно, что ночью человек должен спать, чтобы никакие мысли не терзали его бедную голову…»
И действительно, мудро заведенный в природе порядок господствовал над землей… Спал погруженный во тьму поселок. Даже у Даниловны в окне не было света. Чутко спала в ординаторской хирург Алла Сергеевна, вздрагивая при каждом шорохе: даже во сне ждала она появления с вестями сиделки Акима Терентьевича. Свернувшись клубочком на двух сдвинутых стульях, дремала медсестра Милочка. Забылся тяжелым сном нейрохирург Синельников, откинувшись в удобном аэрофлотовском кресле.
Всех этих людей объединял страх за Никиту. Тот же страх мучил и тех, кто был отгорожен от поселка высоким забором. Вглядываясь до боли в глазах в противоположный темный берег Аргуни, друзья Никиты охраняли покой спящих людей. И сознание того, что за их детскими спинами — страна, помогало справиться и с ощущением одиночества, и с ознобом от ночной сырости, и с непреодолимо навязчивым желанием спать. Но сильнее всех ощущений был в эту ночь страх за Никиту.
