- Повторите, Александрова, ещё раз, - попросил Фридрих Юрьевич.
Александрова встала и с ещё большей скоростью, в темпе русских скороговорок, на едином дыхании точь-в-точь повторила формулировку теоремы.
- А теперь повторите вы, Аппазов, - ещё раз предложил мне Фридрих Юрьевич.
На этот раз моя попытка оказалась более удачной, и я продвинулся на три или четыре слова дальше, но всё равно не смог добраться до конца.
- Я попрошу вас к следующему уроку как следует выучить формулировку, - закончил наш не очень удачный диалог Фридрих Юрьевич, - и добавил, - вы неплохо знаете математику, чего нельзя сказать о русском языке, обратите на это серьёзное внимание. Садитесь, Аппазов.
Шагая к своей парте, я подумал: "Ну вот и первая двойка". Кажется, за всё время учёбы в школе у меня никогда не было ни одной двойки. Когда сел на своё место, Юра, видимо, чтобы подбодрить меня, прошептал:
- Молодец, для первого раза ты хорошо ответил, тройка обеспечена.
Но Юра ошибся. Сидящие на первой парте девочки вытянув свои шейки, подсмотрели оценку, которую поставил в журнале Фридрих Юрьевич, и классный телеграф сообщил: "Четыре!"
Постепенно дела наладились, и таких промахов ни с геометрией, ни с алгеброй, ни с физикой, ни с химией не было, зато с "говорильными" предметами - такими, как русский язык, литература, история, обществоведение и даже биология и география - мои затруднения продолжались больше полугода, и только во втором полугодии я уже обрёл необходимые навыки и уверенность, чтобы уйти от скользких и непривычных троек.
Что касается Фридриха Юрьевича Силина, он стал любимым учителем многих из нас, благодаря которому мы полюбили и знали математику очень неплохо. Не пропали попусту и его усилия по привитию нам ряда качеств, которыми должны обладать культурные, воспитанные люди. Сам он был латыш по национальности, и, как я впоследствии понял, ему были присущи многие черты национального характера своего народа: трудолюбие, педантичность, аккуратность, сдержанность и, может быть, выражаясь простым языком, даже некоторая занудность. Помню только один случай, когда он не сумел сдержать своих эмоций. Когда мы уже заканчивали десятый класс, он стал сильно болеть и даже попал в больницу. На нашем выпускном вечере он не смог присутствовать, и мы, человек десять-двенадцать, на следующий день пришли к нему домой с цветами, чтобы и проведать, и поздравить, и поблагодарить его. Мы увидели совершенно одинокого, очень больного и старого человека, который испытывал из-за такого своего состояния какую-то неловкость. А ведь ему было не так уж много лет, я думаю, где-то между пятидесятью и пятидесятью пятью годами. Он был так тронут нашим появлением, что не смог сдержать слёз, внезапно появившихся на бесцветных, полных страдания глазах. До сих пор, когда я вспоминаю школьные годы, своих учителей, перед глазами прежде всего встаёт не образ "учительницы первой моей" (у меня был учитель, и он не очень запомнился), а образ Фрица, нашего Фридриха Юрьевича, внешне непроницаемо сурового, но в душе очень доброго человека.
