В моей гурзуфской жизни произошло, оказывается, ещё одно интересное событие, о котором до поры до времени сам я и не подозревал, а узнал от родителей много позже. А дело обстояло так. Время от времени в Гурзуф для присмотра за домиком Чехова, который приютился у Генуэзской скалы, приезжала его сестра Мария Павловна. Иногда она заходила в магазин, в котором работал мой отец, и делала покупки. Видела она несколько раз и меня у отца и даже о чём-то заговаривала со мной. Как рассказывал отец, я ей очень понравился, и она просила его отдать меня ей на воспитание. Мама и папа, естественно, об этом тогда мне ни слова не сказали, но отдать меня отказались. Крутого изменения моей судьбы, слава Аллаху, не произошло. Был ли у них соблазн воспользоваться таким великодушным предложением - мне доподлинно не известно, но, зная семейный климат, не сомневаюсь в том, что решение было принято практически без обсуждения.
Я уже говорил, что Гурзуф представлял собой посёлок татарского типа - это было видно и по преобладающей речи, и по одежде, и по укладу жизни, и по многим другим признакам. Однако и русских было немало, и я постоянно чувствовал какую-то невидимую грань между нами и ими. Русских среди колхозников почти не было, и жили они преимущественно не в глинобитных частных домиках, а в так называемых коммунальных квартирах. Всё курортное обслуживание находилось в их руках . Татары в большинстве были либо безграмотные вообще, либо имели только начальное образование, что не позволяло занимать какие-либо государственные посты. Редко можно было встретить татарина среди врачей, агрономов, культработников и даже шоферов. Самым образованным слоем среди татар были, пожалуй, учителя. Помню одного провизора, который пользовался в народе огромным уважением, а также мастера по ремонту часов, имевшего славу чуть ли не учёного человека. Татары были хорошими садоводами, виноградарями, табаководами, животноводами, водоканализаторами, извозчиками, рыболовами, кузнецами и т.д. Небольшое число занималось торговлей, строительством, различными подсобными работами, в том числе на пристани и в лодочном хозяйстве. Такое разделение труда, насколько я помню, ни у кого не вызывало ни раздражения, ни беспокойства. Всё это воспринималось как данное богом, и каждый вроде бы чувствовал себя на своём месте. Причины такого почти идиллического состояния взаимоотношений в обществе мне стали понятны много позже. Полуторавековое угнетение, достигавшее временами форм жестокого геноцида, - как в ходе захвата Крыма, так и в последующие годы, - не могло пройти бесследно. Народ, лишённый своих земель и утративший былую самостоятельность, постепенно превращался в некий бесхребетный конгломерат, что и было больше всего заметно там, где ощущался дефицит интеллигенции. У меня, мальчишки, было ощущение какого-то необъяснимого превосходства русских ребят над нами, но это никак не отражалось на наших взаимоотношениях и общих интересах. Плохо владея русским языком, мы тем не менее не упускали случая пользоваться им, что являлось как бы показателем грамотности. Даже считалки, которые обычно предшествуют началу многих игр, часто нами использовались не татарские, а русские, хотя произносились они весьма неважно и ввиду этого не очень понятным было их содержание. Но, как известно, считалки могут и не нести никакой содержательной нагрузки. Например, широко известная считалка:
